– Ленусик! Кажется, твоя мамочка и впрямь решила напялить вечернее платье, чтобы прогуляться по перрону за кипятком, – сказала Наташка, придержав полку.
Моей спине мгновенно стало легче. Настолько, что я нырнула в отсек для ручного багажа, обняв все вещи сразу.
– Не-е-ет, Наталья Николаевна, – сверху свесилась голова дочери, – для этого ей надо сначала придушить проводника. Добровольно чайник он не даст. Это она решила порыться в чемоданной памяти. Наверное, ищет ключи от нашего наследства. Самое время о них вспомнить.
– Ир, а ведь серьезно, ключи-то у нас есть?
– Есть, – убежденно тряхнула я головой, боднув чемодан. – Сей момент, только пакет вытяну.
Пакет вытащился без особых трудов, как и книга. Наташка с облегчением опустила полку на место.
– О! Светает… – отметила подруга, когда поезд покинул освещенную станцию. – И дождя нет. Может, чайку попьем? Не слышу ответного энтузиазма!
Алена опять зевала. Какой уж тут энтузиазм… А я была занята поиском ключей, которые уже достала и сунула в пакет. Они спокойно валялись на дне в коричневом чехольчике. Только я не сразу об этом догадалась. На столике появилась сначала книга, потом вода, косметичка, следом какой-то пакетик и, наконец, коричневый чехольчик.
– Ключей нет, – растерянно сказала я.
– А это что? – Наташка безошибочно определила ключевое место. Вытянув связку, позвенела ею перед моим носом. Мелодичный звон перекрыло мощное всхрапывание за стенкой. – Это кого ж нам подселили, блин?! – вскинулась подруга. – Не успел толком в поезд сесть и поздороваться, как расхрапелся! Не иначе – стоя и с чемоданом в руке.
– Это не храп, а спецэффект, – заявила Аленка. – Закономерное продолжение вечернего банкета.
– Ну тогда это салют!
Наташка с силой саданула кулаком в стенку. Прислушалась и удовлетворенно кивнула головой. В ту же минуту прозвучал ответный сигнал: три коротких стука, обозначающих не что иное, как «Вас понял, перехожу на другой бок».
Переложив ключи в свою сумку, подруга успокоилась и улеглась. С надеждой на то, что наконец-то заснем спокойно. Я взяла в руки книгу. Сидни Шелдон. Из категории прочитанных. Досадно, но можно перечитать заново. Странно, что Дмитрия Николаевича потянуло на такую литературу.
Открыть книгу на первой странице не удалось. В ней была закладка. Именно поэтому книга открылась на семьдесят третьей странице, а сложенный вчетверо листок выпал.
Я, не задумываясь, развернула его.
Это было письмо. Вернее, даже не само письмо, а его ксерокопия. Имя адресата не упоминалось, фигурировало «ты». В кратком изложении – если верить автору, адресат была настоящим исчадием ада. А посему там ей и следовало официально зарегистрироваться, после того как автор, которому она отравила жизнь, приложит достаточно сил, чтобы та умерла не своей смертью. Каждая строчка дышала не только ненавистью, но и отчаянием, неровные буквы скакали. То ли рука не успевала за сумбурными мыслями, то ли автор был пьян в стельку. В конце послания выражалась надежда, что «она», наконец, оставит несладкую жизнь автора в покое. Ее и без «нее» есть кому отравить. Вот именно так письмо и кончалось. Вместо подписи под словами «ненавидящий тебя» стояла какая-то закорючка.
Я тупо перечитала листок три раза, пока сообразила, что к Димке оно никакого отношения не имеет. Почерк-то совсем не его. Догадка пришла быстро: книга тоже не его. Она принадлежала покойнице! Как и листок – бездушная копировка. И то и другое я случайно прихватила.
Отбросив соображения по поводу того, что послание написано не мне и, следовательно, меня не касается, вернулась к первой строчке, неторопливо перечитала снова и поняла, что, как ни прискорбно, но мой муж совсем заврался. Содержание прочитанного приобрело еще более жуткий смысл. Вдруг стало холодно. Со всей очевидностью ясно, что письмо предназначалось Серафиме Игнатьевне. И если принять во внимание Ольгин астрологический прогноз… Хотя я не так чтобы уж очень во все это верю. Неужели в моих руках послание убийцы? А что? Надоело мужику мучиться, он и… отмучился. Теперь весь остаток жизни будет грех замаливать. А в перерывах радоваться обретенной свободе.
– Наталья-а-а? – шепотом окликнула я подругу.
– Тресни кулаком в стенку, он и успокоится, – пробормотала подруга и укрылась с головой.
Я осторожно свернула листок, сунула в книгу и положила ее на полочку за сетку, к полотенцу. Надо дождаться утра. Как известно, оно мудренее вечера. С другой стороны, утро вроде бы уже и наступило – за окном совсем светло. Но мудрости что-то не прибавилось. А раз так, бесполезно рассуждать на тему убийства. В конце концов Серафима могла у кого-нибудь одолжить Шелдона. Вместе с этим листком.
Нет, тут что-то не так! С этим я и уснула.
3
Не открывая глаз, я ощутила на щеке тепло солнечного луча и услышала ласковый шепот волн. В голову не могло прийти, что это шипит Наташка, выгоняющая из купе голодных ребят! А солнечный луч действительно был. Самый настоящий. Он упорно пробивался через неплотно задвинутые шторки окна. Ночные страхи отступили. Скорее всего, они были надуманными. За окном солнечный денек. Давно такого не видели. С верхней полки свешивалась рука дочери с комбинацией из трех пальцев в сторону двери. Этакая гимнастика для рук.
– Ну она же шевелится! – громко взвыл Славка. – Ма, голос!
– Зачем же ты проснулась? – ласково спросила у меня подруга, решительно выталкивая ребят в коридор. – Ведь всю ночь не спали. Мальчики, у нас утренние процедуры. Сейчас половина десятого. Минут через пятнадцать прибегайте. В десять.
Наташка начала тщательную ревизию стратегических съестных запасов. Изнывающая от голода молодежь не выдержала и унеслась в вагон-ресторан.
– А пусть почувствуют разницу, – отмахнулась Наташка. – Ты осторожнее, кофе проливаешь. Сейчас перекусим и тоже наведаемся в ресторан, сделаем вид, что нам вроде как ничего не хочется… Ложку отдай! Зачем ею курице ребра ломать? По-моему, она уже с душком… Может, отдать ребятам, пусть Гасана угостят?
– Здесь всего два туалета.
– Да. Чревато… Ир, о чем ты все время думаешь?
– О содержании вон той книги. – Я указала на Шелдона за сеткой полки. – Она не моя, принадлежала покойной Серафиме.
Наташка тщательно вытерла руки салфеткой и вытащила книгу, ухватив ее полотенцем. Собралась было что-то сказать, но узрела внутри сложенный вчетверо листок. Прочитала.
– Ты что-нибудь понимаешь?
Я похлопала глазами, но так и не нашлась, что сказать.
– А я, кажется, понимаю. Несожженное письмо. Похоже, у Серафимы была бурная молодость.
– При чем тут молодость? – озадачилась я.
– Может, и ни при чем. Просто к старости все становятся мудрее. А тут какой-то козел, наверняка женатый, требует оставить его в покое. На, читай! – Наташка сунула мне под нос листок. – У него и так есть кому портить жизнь. Судя по всему, мужик – гуляка. Всем своим пассиям отворотные письма по шаблону копирует. А больше здесь ничего нет?
