Судя по тишине в квартире, свобода носила характер полной и окончательной. Тихой радости не было предела. Закрыв дверь-ловушку на две благоразумно уцелевшие защелки, мы, не оглядываясь, прошли в коридор с желанием немедленно удрать. Но сделать это быстро, как намеревались, не удалось. Во-первых, в холле на Наташку опять выпал из угла индеегиптянин – все-таки ему не нравилось одиночество. Наташка вздрогнула и беззлобно прокомментировала этот факт: «Козел! Ну до чего падкий на баб!», затем аккуратно положила его на пол.
Мы с ней прошли в коридор, машинально взглянув в сторону кухни. Увиденное было гораздо хуже падения деревянного истукана – из кухни на нас взирал круглыми от испуга и изумления глазами… господин Литвинов. Ранее ошибочно принятый нами за Петухова. Сидя на табуретке, опираясь спиной на стол и без очков, но с дипломатом между ног. И это в то время, как ему по всем правилам надлежало торчать вниз головой в тазу с носками. Наташка врать не будет. Выражение лица у него было такое… Ну, как у нас с Наташкой. А мы с ней, точно, не верили собственным глазам.
Не знаю, кто чувствовал себя хуже. Мое непроизвольное «Здрасс…» осталось без ответа. Литвинов даже не пошевелился, чтобы проявить зачатки гостеприимства. Впрочем, Татьяна Ивановна предупреждала, что он не всегда здоровается.
– Ну тогда до свидания, – прошептала я и предприняла попытку покинуть квартиру. Как бы не так! Дверь не открывалась, а подумать над причиной я не могла – не решалась оторвать взгляд от Николая. Кажется, Петровича по батюшке. Наташка тихо бормотала одну и ту же фразу: «Отче наш, иже еси на небеси…» и хаотично крестилась. С кончиков волос Литвинова на лицо и одежду капала вода. Серый пиджак на плечах был темным от впитавшейся влаги. Он был в одном черном ботинке, брюки заляпаны разводами крови, особенно левая штанина.
– Это не «наш отче», – плохо соображая, возразила я Наташке. – Что ты постоянно путаешь родственников? То маму, то отца. Хотя, похоже, человек из ванной действительно «на небеси»…
– «Да святится имя твое, да приидет царствие твое, яко на земли и на небеси!» – взвыла Наташка, обретая второе дыхание.
– Что вам всем еще нужно? – прохрипел Литвинов и передернул плечами. Я с ужасом отметила, что рук у него не было.
– «Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наши…» – звенел в коридоре Наташкин голос. Но тут она умолкла, внимательно посмотрела на Литвинова и совершенно будничным, пожалуй, даже усталым тоном произнесла: – Именно от вас нам не надо никакого хлеба насущного. И вообще, ничего не надо. Мы уходим, поскольку долгов перед вами – нет. Ир, ручку оторвешь. Дверь открывается в другую сторону.
– Подождите, – донесся то ли стон, то ли просьба. – Помогите мне… освободиться. Всего десять минут жизни осталось… – и сидящий вдруг зарыдал. Без слез, но довольно страшно.
– Покойники так не плачут, – вопросительно посмотрела на меня Наташка. Я с ней согласилась, добавив, что, по моему мнению, они вообще никак не плачут. Это сразу взбодрило. – Десять минут жизни человеку мы, пожалуй, можем скрасить своим присутствием. Сейчас «скорую» вызовем, дальше пусть медики скрашивают. Идем!
Наташка набычилась и двинулась на кухню, как в психическую атаку. И не ее вина, что «атака» сорвалась. Просто она потянула меня с собой, а я потянула с собой входную дверь. За ручку, от которой не сообразила оторваться. Пока я выслушивала поучения подруги о том, как должны вести себя нормальные люди, Литвинов стонал все громче и громче, в промежутках отсчитывая минуты.
– Да что вы зациклились на времени, как автоответчик по телефону! – возмутилась Наташка. – Электронные часы, блин! Такое впечатление, что в вас цифру сто запрограммировали. – И шагнула к «временщику». Без меня. Я отцепилась от двери и прилетела на помощь сразу после Наташкиного сдавленного крика: – Ирка, у него руки за спиной чем-то вроде шарфа скручены, а левый носок вместе с ногой прикован наручниками к дипломату.
– Руки!!! Руки развяжите!!! – уже не стонал, а рычал Литвинов.
– Сейчас, сейчас… – засуетилась Наташка. – Узел не могу развязать.
– Нож! Ножом попробуй. А ты принеси мне тоненькую отвертку, – приказал он мне. – А, ч-черт, все равно не поймешь, что это такое! Открой в коридоре шкаф и достань что-нибудь острое… Там ящичек с инструментами, тащи его весь!
Я рванула выполнять команду. Наташка, закусив от усердия губу, пилила ножом полотенце и вслух радовалась тому, что «скрашивать» жизнь чокнутому «заседателю» нам с ней осталось уже меньше десяти минут. А в конце деланно вздохнула:
– Как быстро летит время!
– Быстрее, чем хотелось бы. Сейчас мы все взлетим! – мрачно предрек «заседатель». – В дипломате взрывное устройство. Бросайте все и немедленно уходите. Слышите, что говорю?! Убирайтесь отсюда!
Если бы не эти его заботливые слова…
– Во-первых, не говоришь, а орешь! – затараторила я, подлетая к нему с кучей инструментов.
– Во-вторых, я тебе руки освободила, неужели не чувствуешь, как они у тебя трясутся? А ты даже спасибо не сказал, – поддержала меня Наташка. – В третьих… – Она столкнула Литвинова на пол. – Так будешь ближе к цели.
Я высыпала перед ним инструменты, по собственному почину, откинув в сторону два гаечных ключа. Через пару минут, дипломат был сам по себе, а мы втроем – сами по себе. Литвинов, несмотря на явно плохое самочувствие, проявил изрядную прыть, что при его раненой ноге было удивительно. Вскочил, схватил дипломат и выкинул его в предусмотрительно открытое Наташкой окно. Дипломат описал дугу и полетел вниз.
Я мысленно ахнула и болезненно сжалась, представив, как эта бомба разорвется в самом неподходящем месте, унося жизни многих людей. Тем более удивил счастливый Наташкин вопль: «Yes!!!» Почти сразу раздался хлопок, по моему разумению, слишком слабый, и следом – безумный хохот Литвинова. «Оба свихнулись!» – решила я, но выступить с обвинительной речью мне не удалось.
– Перестань корчить рожи! – незлобиво заявила мне Наташка. – Иди, посмотри, как удачно все обошлось.
Картина за окном была вполне мирной. Застывшая на начальной стадии и огороженная забором стройка. Можно сказать, по причине выходного дня безлюдная. Если не считать четырех наших меньших братьев собачьей наружности. Они мирно бегали мимо ощерившегося сваями котлована, время от времени заигрывая друг с другом. Рядом с забором росли тополя с аккуратно огороженными стволами. В еще не осыпавшейся кроне одного из них пристроилась часть дипломата.
– Взрывное устройство сверхмалой мощности, – продолжал веселиться бывший смертник. – Гуманисты, мать их… Рассчитывали, что от полученных повреждений истеку кровью и тихо сдохну, не привлекая внимания общественности, а заложили китайскую хлопушку. Он вдруг взглянул на часы и засуетился, бормоча, что еще не вечер, а посему ему следует быстренько собраться и бежать как можно быстрее и дальше.
– Они обещали к вечеру наведаться, чтобы выкинуть мои останки собакам. Представляете?
