Долгое время Лидия Федоровна наводила порядок в доме сама. Потом ей стала помогать Майка…
Произнеся это имя, Вика судорожно вздохнула, но не заплакала. Только быстрее заговорила…
Верочка появилась в доме не одна. Ее привела соседка по коттеджу, рекомендовав как хорошую и исполнительную девушку. Сама соседка надолго уезжала, и надобность в ряде работников отпала. Вика и раньше встречала Верочку, эту расторопную хохотушку, которая, как она знала, копит деньги на платное обучение в институте.
Новая горничная сначала пришлась всем по вкусу. Особенно Марку, но ненадолго. Уверенная в своей неотразимости, Верочка откровенно кокетничала с Марком, что стало его раздражать. Раиса Степановна не один раз пыталась уберечь девушку от легкомысленных поступков, но та только отмахивалась, ссылаясь, что ее наставления высечены каменным топором на каменной глыбе и актуальны в каменном же веке. Она ведь не собирается замуж за Марка, а если и переспит с ним, так для собственного удовольствия.
В августе Кострикова Вера неожиданно посерьезнела. Во-первых, с сентября начинались занятия в пединституте, куда она все-таки поступила. Во-вторых, она частенько перезванивалась с каким-то молодым человеком. Терять хорошо оплачиваемую работу не хотела, поэтому у нее с Лидией Федоровной была достигнута договоренность о продолжении трудовой деятельности, но по свободному графику в свободное от занятий время.
Болтушка по натуре, Верочка редко молчала. Любимая тема – перемывать косточки Майе. По глубокому убеждению горничной, Владимиру Сергеевичу нужна другая жена – представительского вида и полностью живущая его интересами. «Эта хитренькая кошечка когда-нибудь устроит ему сюрприз!» – говорила она по секрету Виктории, а может быть, и не только ей. Майя горничную заслуженно недолюбливала.
Впрочем, Вику она тоже раздражала своим пустозвонством. Перед отъездом на учебу Виктория осмелела и пообещала Верочке, что потребует ее увольнения, если она не прекратит злословить по поводу Майи. Замечание горничная выслушала покорно, но последнее слово оставила за собой, с печалью в голосе заявив, что не может смотреть спокойно на то, как ребенка с отцом водят за нос. Но если это их устраивает, она более беспокоиться по такому поводу не будет…
Здесь мы с Викой прервались. Заявился сын с эмалированной миской, больше похожей на тазик, ловко удерживая ее тремя пальцами правой руки. Я успела подумать, что он похож на гарсона.
– Кушать подано! – торжественно произнес Славка и, подобострастно изогнувшись… вывалил все содержимое тазика на палубу.
Я успела подумать, что гарсон из него, как из меня балерина.
Сзади послышались легкая поступь Натальи и голоса Лешика и Аленки.
– Довыпендривался! – ехидно заметила дочь, осторожно обходя лакомые кусочки жареной рыбы.
– О! Нам накрыли прямо на палубе! – обрадовался Лешик. – Ма, вытирай ноги и присаживайся. Хлеб, я так понимаю, запаздывает. Чуть позже раскидают.
Наташка хотела что-то сказать, но не сказала. Просто открыла и закрыла рот.
Славка почесал макушку и принялся собирать разбросанные куски обратно, нравоучительно бормоча:
– Не поваляешь – не поешь. Тычина, между прочим, палубу до зеркального блеска драил. Теперь так не отмоешь. А тряпка у него была белоснежная! Такой даже Светлана со стола не вытирает.
Первой рискнула взять рыбешку я, подумав про себя, что Светлане и незачем вытирать со стола половой тряпкой. За мной осторожно потянулись все остальные. Наталья неуверенно предложила сервировать лавочку и тут же на нее села. Очевидно, сочла сервировку завершенной. Славка улетел и через минуту вернулся с добавкой и хлебом.
Все с особым вниманием ухаживали за Викой, так что быстро выжили ее из компании. Но побыть одной девочке не удалось – Петр Васильевич оказался на подхвате. Я было решила присоединиться, устав бороться за возможность не подавиться тоненькими косточками, которых, честное слово, было больше, чем самой рыбы, но Наталья не пустила, полагая, что мои нервы и так на пределе.
Улучив момент, я шепнула подруге, что теперь-то уж точно знаю, кто выкрал из дома Суворовых письма Майи.
Ее реакция была неожиданной – она подавилась. И что уж совсем удивительно – куском хлеба. Едва придя в себя, залепила, что ей на фиг не нужны мои познания, поскольку они отрицательно сказываются на ее здоровье.
Убрав за собой следы пикника и забыв про арбузы, мы неприкаянно шлялись по палубе, постоянно поглядывая в сторону летчика и Вики. Облокотившись на борт, они тихо переговаривались – возникало ощущение, что с водой.
Вроде бы беседа с Петром Васильевичем подействовала на Викторию самым благотворным образом. Что уж он такого ей наговорил, но внешне она теперь казалась спокойной и собранной. А может быть, только казалась? Со стороны?…
Когда я глубокомысленно заметила, что нынешний вечер у нас последний, на меня все накинулись. Как-то упустила из вида, что говорю сие в шестой раз, только с разными интонациями. Наверное, это признак гениальности: произносить одно, заговаривая людям зубы до ломоты, а думать, точнее, обдумывать, – другое. Вместе с тем, я где-то слышала, что это проявление непорядочности. Впрочем, смотря, о чем думать, и смотря, что молоть языком.
– Этот вечер последний! – мечтательно раздалось рядом, и все разом замолчали. – Завтра будете дома. – На летчика почему-то никто не заорал, только Наташка суеверно сплюнула три раза через левое плечо.
– А где Виктория? – спохватилась я, заметив ее отсутствие.
– Я отправил ее к Светлане – чайку попить. Давайте сразу распланируем завтрашнее утро. Предлагаю немедленно после высадки проводить девушку на место. Затем вы высадите меня на шоссе. Московским автобусом я вернусь в Касимов, а вы поедете домой. Будут возражения? – (Да кто бы возражал!) – Денька три я поморочу голову соседскому квартиранту, а там – буду действовать по обстоятельствам. – Петр расправил плечи и орлиным взором оглядел берега.
Я сочла момент подходящим и наступила ему на ногу. Охнули мы одновременно и одновременно обвинили друг друга в неловкости.
Препирались долго. Остальным надоело слушать, и они пошли нарезать круги по палубе. Только Наталья нерешительно топталась рядом с нами. И вдруг с маху наступила Петру на вторую ногу, многозначительно заявив, что мужчине, обидевшему женщину, непорядочно уходить от ответственности. Наверное, она погорячилась, встав на мою защиту. Уж больно резво запрыгал летчик на месте.
– Вы что, на самом деле?! Все носки затоптали!
– Я просто хотела тебе намекнуть, чтобы ты не очень торопился. Поговорить надо, – попыталась я оправдаться.
– А прямо сказать, без намеков, нельзя?
– Тогда бы все точно остались послушать, о чем пойдет речь.
– Не злись, Петюнчик, – миролюбиво заявила Наташка. – Тебе же не кувалдой по башке намекнули.
– Ладно, о чем говорить-то?
