– Зачем ты оставил жертву перепоя в одиночестве? – Наташка попыталась направить разговор в другое русло на тему «Сам хорош». Димка ловко вывернулся, заявив, что покойному соболезнования от совершенно чужого ему человека ни к чему. А просто его караулить бессмысленно. В милицию уже позвонил.
Я отшвырнула вагонку, но часть ее бумерангом вернулась в мои объятия. Димка чертыхнулся и окончательно пристроил доски на место.
– Надо проверить две комнаты в другом конце первого этажа, – отряхиваясь от древесной пыли, предложила я.
– Уже проверил. Одна закрыта. Ломать дверь не стоит. Вторая – санузел с душевой кабиной. Там же – газовый котел.
– А где же сауна? – возмутилась Наташка.
Димка кисло скривился:
– Ты меня спрашиваешь?
– Ты тут самый умный? Я всех спрашиваю, включая покойника… Нет, последнему лучше не отвечать. На фига ему сауна? Просто как-то странно получается, такой дом и без подвала… Может, вход в него из закрытой комнаты?
– Как самый умный настоятельно советую тебе забыть про подвал, пусть ответ на этот вопрос ищут профессионалы. Выходим отсюда.
– Димочка, – проблеяла я, удивляясь сама себе, – а можно я взгляну на личность умершего? Вдруг это все-таки вчерашний Брусков?
– Ирка, ты сбрендила! – ужаснулась Наташка. – Брусков не вчерашний, ему сегодня вторые сутки пошли.
Но это прозвучало уже мне вслед. Димка возразить не успел, только многозначительно крякнул. Услышав характерный звук подъехавшей машины, он быстро зашагал к выходу, приказав нам следовать за нами.
Вопреки здравому смыслу я все-таки метнулась к телу, сорвала с покойника жалкую имитацию рыцарского плаща тамплиера и тоненько пискнула. Сквозь щелочки прищуренных век на меня смотрели глаза незнакомца, еще совсем недавно бывшего живым человеком. На юношу он не походил. Возможно, ему было около сорока лет. Застывшее восковое лицо пугающе спокойно. Только в коричневато-сиреневых тонких губах, казалось, таилась усмешка да выпавшая на лоб прядка темных волос выглядела легкомысленно, уж очень по-живому. Покойного явно обыскивали. Находившиеся в поле зрения карманы небрежно накинутой на него куртки (комбинация серого с голубым) и темно-синих брюк, местами грязных, были вывернуты наизнанку. Судить о причине смерти я не могла. Во всяком случае, следов крови ни на теле, ни на одежде, ни на полу не заметила. К числу моих знакомых покойный точно не принадлежал.
Больше всего меня пугали предстоящие вопросы о причине нашего появления на даче Сафонтьевых. Так или иначе, всплывут детали вчерашнего визита за вещами Светланы Владимировны. Кто знает, к какому выводу придет оперативная бригада во главе со следователем. Оперативникам проще всего объединить нас с Наташкой в один клуб по интересам – узким и специфическим. Там, куда мы заявляемся вершить доброе дело, нас встречают либо полуживые, либо совсем мертвые граждане. Едва ли из вредности. Единственный человек, который мог бы нас понять и в какой-то мере оправдать – Димка. Напрасно Наташка ночью поведала ему полуправду о взаимоотношениях с матерью Ромика. Сейчас она неотрывно таращилась на покойника. Во избежание неизгладимых на пару ночей воспоминаний о его личности Наташка намеренно держалась поближе к двери, но, похоже, зря. Лучше бы смотрела в мою сторону. После моего обращения к ней подруга понимающе угукнула, перевела взгляд на участок пола, приходящийся на угол лестницы, и нервно шаркнула ногой.
С улицы доносились голоса. Я посмотрела в окно. Довольно большая делегация, возглавляемая Дмитрием Николаевичем, направлялась от калитки к дому. Он объяснял причину нашего приезда на злополучный восемнадцатый участок. Выходило коротко и ясно: мать взрослого балбеса по имени Ромик вчера перед отлетом попросила приглядеть за юношей. «Пригляда» не получилось – Ромик уже с вечера был в неприглядном состоянии. Его, то есть Димкиной, жене и ее приятельнице удалось прекратить веселую дружескую попойку и разогнать молодежь по местам. Сегодня прибыли с целью контрольной проверки и применения мер воспитательного характера. Контрольная проверка показала – воспитывать в доме некого.
Субботний день, как и вечер пятницы, был безнадежно испорчен. Димку давно отпустили на все четыре стороны, только он не пошел, а мы с Наташкой отвечали на бесконечные вопросы, которым, казалось, несть числа. Дмитрий Николаевич, донельзя рассерженный непредвиденной задержкой, время от времени появлялся на кухне, где оформлялись протоколы, и задавал один и тот же вопрос: «Да когда ж это кончится?!» Ему не хамили и не требовали немедленно выйти за дверь – таковой вообще не было, Сафонтьевы еще не успели ее навесить. Между делом выяснилось, что у следователя Константина Васильевича возникла угроза нормальной семейной жизни, которая вот уже второй день зависела от здоровья жениха не очень любимой тещи. Стоило большого труда уговорить женщину выйти замуж во второй раз и, соответственно, выпроводить ее на новое место жительства – в квартиру жениха. А он накануне этого счастливого события взял да занедужил. Теща и призадумалась. Пообещав Константину Васильевичу проконсультировать болезного у квалифицированного уролога (а если надо, то и подлечить), Дмитрий Николаевич оказал неоценимую помощь следствию. Следователь впервые с момента приезда улыбнулся.
Ромик так и не появился. Мертвого незнакомца вынесли из дома и увезли без меня. Я в это время читала следователю «потустороннее» стихотворение Марины Цветаевой, уверяя, что в нем имелся скрытый намек на открывшиеся для нас с Натальей обстоятельства. Не уловив никакой связи между стихами и реальными событиями, Константин Васильевич рекомендовал мне перейти на прозу жизни и по возможности попить чего-нибудь успокоительного. Даже попросил одного из помощников налить мне водички. Тот сунулся в настенный шкаф за чашкой и частично выругался: «Ё-о-о-о!..» Дальше служба не позволяла, хотя случай был вполне подходящий. Прямо из шкафа на него вывалился какой-то пакет. Про чашку для воды он сразу забыл, принялся тормошить пакет. Но я успокоилась и без воды. Намек следователю мною был сделан, не моя вина, что он не захотел в него вникнуть.
Подруга во время выноса тела отвернулась к стене и для верности закрыла глаза. Уверена, через пару дополнительных часов активной беседы со следователем и оформления протокола она этот факт просто бы не заметила.
Сознание честно выполненного долга ощущалось слабо. Сказывались усталость, нервное напряжение и голод. На крыльце к этим чувствам добавилась здоровая злость. Возмущенный разум закипел при виде вчерашнего охранника с проходной, насильно оторванного оперативниками от процесса отдыха примерно за полчаса до нашего освобождения от формальностей. Он очернил наши с Наташкой светлые личности необоснованными подозрениями. На полном серьезе уверял следователя, что мы «посредством собаки загрызли Романа Сафонтьева, а тело юноши вывезли и зарыли». Остальным участникам вечеринки просто повезло – вовремя разбежались. Сам по себе был интересен ответ на вопрос – зачем нам все это надо? С ним охранник не замедлил: «А чтобы свалить вину на покойного Алексея Ивановича Брускова». Нахождение в нетрезвом состоянии после смены обострило у стража бдительность. В ответ на Наташкино прощальное «прид-дурок!!!» он сурово погрозил нам указательным пальцем и пообещал вывести на чистую воду. Стопудово!
