– Джон Гэбриэл, – снова повторила она настойчиво, упрямо.
Тогда я понял!
И все вспомнил. Я почувствовал головокружение и легкую
тошноту. Сент-Лу... старые леди, Милли Барт, Джон Гэбриэл с его небольшим,
уродливым подвижным лицом и привычкой покачиваться на каблуках; Руперт,
высокий, прекрасный, как юный бог... И конечно, Изабелла Я вспомнил последнюю
встречу с Джоном Гэбриэлом в Заграде и все, что там произошло. И почувствовал,
как во мне поднимается багровая волна гнева и отвращение...
– Значит, умирает?! – в бешенстве воскликнул я. – Рад это
слышать!
– Простите?
Есть такие вещи, которые просто невозможно повторить, когда
кто-то вот так вежливо вас переспрашивает, взгляд Кэтрин Югобиан был абсолютно
недоуменным. Я только переспросил:
– Вы говорите, он умирает?
– Да. У него боли, ужасные боли...
Ну что ж, это я тоже был очень рад услышать. Никакие
страдания Джона Гэбриэла не могли искупить того, что он сделал. Но я не мог
высказать все это женщине, которая явно была его преданной почитательницей.
«Что в этом типе неизменно привлекало к нему женщин? – с
раздражением думал я. – Уродлив как смертный грех. Претенциозен, вульгарен,
хвастлив. Правда, по-своему неглуп и при определенных обстоятельствах, а
именно, стесненных, был хорошим собеседником. Не лишен юмора. Однако нельзя
сказать, что хоть одно из этих качеств особенно нравится женщинам».
Кэтрин прервала мои размышления.
– Вы пойдете, пожалуйста? Скорее! Времени терять нельзя.
Я наконец взял себя в руки.
– Дорогая леди, – сказал я, – мне очень жаль, но я не могу
пойти с вами.
– Но он просит вас, – настаивала она.
– Я не пойду.
– Вы не понимаете. Он болен. Умирает. И он хочет вас видеть.
Я приготовился к бою. Теперь я начал понимать то, что
Парфитт понял с первого взгляда: Кэтрин легко не сдается.
– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Джон Гэбриэл никогда не был
моим другом.
Она энергично закивала головой.
– Ну да... ну да! Он читал ваше имя в газете. Там говорят,
вы здесь как член Комиссии, и он говорит, чтоб я узнать, где вы живете и
привести вас. И пожалуйста, вы должны идти быстро... очень быстро... потому что
доктор говорит, теперь очень скоро. Так что вы пойдете сразу, пожалуйста!
Я решил быть откровенным.
– По мне, так пусть он сгорит в аду!
– Простите?
И с беспокойством посмотрела на меня, морща длинный нос и
пытаясь понять.
– Джон Гэбриэл, – медленно и четко произнес я, – мне не
друг. Он человек, которого я ненавижу... ненавижу!
Теперь вы понимаете?
Кэтрин удивленно мигнула. Мне показалось, что она наконец
начала понимать.
– Вы говорите, – произнесла она медленно, как ребенок,
который повторяет трудный урок. – Вы говорите, что вы ненавидите Джона
Гэбриэла? Пожалуйста, вы так сказали?
– Совершенно верно, – подтвердил я.
Она улыбнулась... Такая улыбка хоть кого могла бы вывести из
себя.
– Нет-нет! – сказала она снисходительно. – Это невозможно.
Никто не может ненавидеть Джона Гэбриэла.
Он великий... он очень хороший человек. Все, кто его знает,
все мы охотно умрем за него.
– Милостивый Боже! – воскликнул я раздраженно. – Что он
такого сделал? Почему это все готовы умереть за него?!
Ну что же, я сам напросился! Кэтрин забыла о срочности своей
миссии. Она села, отбросила со лба прядь жирных волос, глаза ее горели
энтузиазмом. Она открыла рот, и хлынули слова...
Кэтрин говорила, по-моему, не меньше четверти часа.
Порой ее было трудно понять, она запиналась в поиске нужных
слов. Порой слова лились сплошным потоком. Но все в целом производило
впечатление грандиозной эпопеи.
Она говорила о Джоне Гэбриэле почтительно, благоговейно,
смиренно, так, как говорят о мессии, каким он для нее, по всей видимости, и
являлся. Говорила то, что мне казалось в высшей степени фантастичным и
абсолютно невозможным. Говорила о человеке чутком, храбром и сильном. Лидере и
защитнике. О рисковавшем собой ради жизни других, страстно ненавидящем
жестокость и несправедливость. Для нее он был пророком. Царем Небесным.
Спасителем – тем, кто пробуждал в людях силы, им самим
неведомые, и мужество, о котором те даже не подозревали. Он не раз подвергался
пыткам, но, и полуживой, изуродованный, одной лишь силой воли преодолевал
телесную слабость, продолжал совершать невероятное.
– Вы говорите, вам не известно, что он сделал? – закончила
Кэтрин. Но ведь про отца Климента все знают... все!
Я с изумлением смотрел на нее. То, что она сказала, было
правдой. Об отце Клименте слышал каждый. Имя его обладало магической силой,
хотя многие полагали, что это всего лишь имя... миф... и что на самом деле
такого человека никогда не существовало.
Как мне описать легендарного отца Климента? Представьте себе
смесь Ричарда Львиное Сердце, отца Дамье и Лоуренса Аравийского. Соедините в
одном человеке качества борца и святого с безудержной юношеской дерзостью.
В годы, последовавшие за Второй мировой войной, Европа и
Восток переживали трудный период. Нарастающий страх порождал новые волны
жестокости и варварства. Цивилизация дала трещину. В Индии и Иране происходили
ужасные события: массовая резня, голод, пытки, анархия.
И вот в непроглядном тумане событий появляется фигура почти
легендарная. Человек, называющий себя отцом Климентом, спасает детей,
освобождает людей, избавляя их от пыток; непроходимыми горными тропами выводит
свою паству в безопасное место и поселяет там, организуя общины. Его почитают,
любят, перед ним преклоняются. Не человек – легенда!
И, по словам Кэтрин Югобиан, этот самый отец Климент и есть
Джон Гэбриэл – бывший член парламента от Сент-Лу, бабник, пьяница, авантюрист,
приспособленец, человек, неизменно действовавший лишь в своих собственных
интересах и начисто лишенный всех добродетелей и положительных качеств, кроме
одного – необыкновенной отваги.
И тут мой скептицизм вдруг, против моей воли, пошатнулся.
Какой бы невероятной ни казалась мне история, рассказанная Кэтрин, в ней была
одна правдоподобная деталь: оба, и отец Климент, и Джон Гэбриэл, были людьми
исключительной отваги. Некоторые подвиги легендарного отца Климента,
безрассудная смелость, проявленная им при спасении людей, отчаянный риск, даже
блеф... да, именно дерзость методов – все это соответствовало характеру Джона
Гэбриэла.
