Разумеется, это всего лишь абстрактные рассуждения.
А Изабелла рассуждать не будет. Какие бы чувства она ни
испытывала к Гэбриэлу, анализировать их она не станет. Она просто примет их –
примет как часть сотканного жизнью ковра и перейдет к следующей части узора.
Я вдруг понял, что именно это возбудило в Гэбриэле такую
бешеную ярость. На какую-то долю секунды я даже ему посочувствовал.
Неожиданно Изабелла серьезным тоном спросила, как я думаю,
почему красные розы очень недолго стоят в воде.
Мы принялись обсуждать этот вопрос. Я поинтересовался, какие
цветы ей особенно нравятся. Изабелла назвала красные розы, темную, почти
коричневую лакфиоль и густо сидящие на стебле бледные розовато-лиловые левкои.
Выбор показался мне странным, и я спросил, почему ей нравятся именно эти цветы.
– Не знаю, – ответила Изабелла.
– Вы просто ленитесь думать! Прекрасно знаете, только не
даете себе труда подумать.
– В самом деле? Ну что же, хорошо. В таком случае я подумаю.
Она сидела, выпрямившись, очень серьезно обдумывая ответ.
Когда теперь я вспоминаю Изабеллу, я вижу ее именно такой. И всегда, до конца
жизни, буду помнить ее сидящей на каменной резной скамье. Всю в ярком солнечном
свете... Голова гордо поднята, длинные тонкие руки спокойно сложены на коленях,
лицо серьезное... Она думает о цветах.
– Мне кажется, я люблю эти цветы, – наконец заговорила она,
– потому что к ним приятно было бы прикоснуться... они такие великолепные...
как бархат... И еще потому, что у них прекрасный запах. На кустах розы выглядят
некрасиво. Роза должна быть сама по себе... в стеклянном бокале. Тогда она
прекрасна! Но только очень короткое время... вскоре она поникнет и умрет. Не
поможет ни растворенный в воде аспирин, ни обжигание стебля.
Все это хорошо для других роз. Ничто не может сохранить
крупные темно-красные розы... Я бы хотела, чтобы они не умирали.
Это была самая длинная речь, которую я слышал от Изабеллы.
Ей было интереснее говорить о розах, чем о Гэбриэле.
Этот момент, как я уже говорил, навсегда остался в моей
памяти. И это была кульминация нашей дружбы.
С того места, где стояла моя каталка, мне было хорошо видно
тропу, которая вела через поля к замку. По ней шел человек... в военной форме и
в берете. С острой, удивившей меня самого болью я вдруг понял, что лорд Сент-Лу
вернулся домой.
Глава 18
Порой возникает ощущение, что некое событие уже неоднократно
происходило раньше и оно теперь назойливо повторяется. Я испытал это чувство,
глядя на приближавшегося к нам молодого лорда Сент-Лу. Казалось, что когда-то я
уже лежал здесь, беспомощный, неподвижный, и снова и снова видел, как Руперт
Сент-Лу идет через поля.
Это бывало со мной раньше, будет происходить и впредь... без
конца.
«Прощай, Изабелла! – подсказало мне сердце. – Это сама
судьба пришла за тобой».
Вокруг снова воцарилась атмосфера сказки – нереальная,
иллюзорная. Мне предстояло принять участие в знакомой концовке знакомой
истории.
Я взглянул на Изабеллу. Она даже не подозревала о том, что
приближается ее судьба, – спокойно смотрела на свои узкие белые руки и,
очевидно, все еще думала о розах... или, быть может, о темно-коричневой
лакфиоли...
– Изабелла, – ласково я, – кто-то идет...
Она неторопливо подняла голову, потом без особого
любопытства обернулась – и застыла. По телу ее пробежала дрожь.
– Руперт!.. Руперт!..
Конечно, это мог быть совсем и не Руперт, никто не сумел бы
сказать наверняка на таком расстоянии. Но это был Руперт.
Немного нерешительно он вошел в калитку и стал подниматься
по ступеням террасы. Вид у него был виноватый, он, видимо, чувствовал себя
неловко Полнортхаус принадлежал теперь незнакомым людям, с которыми ему не
приходилось встречаться, но в замке сказали, что здесь он найдет свою
троюродную сестру...
Когда Руперт поднялся на террасу, Изабелла встала и шагнула
ему навстречу. Он тоже ускорил шаги.
– Руперт!
И почти одновременно прозвучало его: «Изабелла!»
Они стояли крепко взявшись за руки.
Это было прекрасно... Идеально! Будь это сцена из
кинофильма, повторный дубль не понадобился бы, а на театральных подмостках она
вызвала бы комок в горле у любой романтичной театралки средних лет. Это была
идиллия. Счастливый конец волшебной сказки. Любовная история с большой буквы.
Чудесная встреча молодого человека и девушки, которые долгие годы разлуки
мысленно рисовали себе портреты друг друга (в известной степени идеальные) и
которые, встретившись наконец, обнаружили, что самым волшебным образом идеал совпал
с реальностью.
Произошло то, чего, как говорится, в жизни не бывает, однако
это произошло прямо тут, у меня на глазах.
Все решилось сразу в первый момент встречи. Руперт всегда в
глубине души держался своего решения вернуться в Сент-Лу и жениться на
Изабелле, а Изабелла в свою очередь неизменно верила в то, что Руперт приедет,
она станет его женой, и они «будут жить долго и счастливо до конца своих дней,
пока смерть их не разлучит».
Теперь надежды оправдались, и мечты сбылись. Когда Изабелла
повернулась ко мне, ее лицо сияло от счастья.
Она представила нас друг другу.
Руперт Сент-Лу подошел, протянул мне руку, и я хорошо
рассмотрел его.
Я и теперь считаю, что мне никогда не приходилось встречать
никого красивее. Я отнюдь не хочу сказать, что это был типичный «греческий
бог». Красота Руперта была мужественной: худощавое, обветренное, загорелое
лицо; довольно большие усы; глубокие синие глаза; прекрасной формы голова на
широких плечах; узкие бедра и красивые стройные ноги. У него был приятный
голос, низкий и спокойный, без всякого «колониального» акцента. Лицо
добродушное, умное, волевое, с выражением спокойной уверенности.
Руперт попросил прощения за то, что явился без
предупреждения, запросто: только что прилетел самолетом и прямо с аэродрома
приехал на машине. Леди Трессилиан сказала ему, что Изабелла ушла в
Полнорт-хаус.
Покончив с извинениями, Руперт взглянул на Изабеллу, и в
глазах у него мелькнуло лукавство.
– Ты сильно изменилась, Изабелла, – заметил он. – Я помню
тебя школьницей – ножки тоненькие, как палочки, две косички и очень серьезный
вид.
– Должно быть, я выглядела ужасно, – задумчиво произнесла
Изабелла.
