– Что ж ты, Ниночка, меня перед людьми позоришь? Я просто зашел узнать, где ты есть.
– Ты везде «просто заходишь», а назад – непросто выползаешь! Ну заходи, раз принесло. Тут вот, – она качнула бутылку, – маленько осталось… Тарелку ему не надо, – остановила Нина поднявшуюся было Наталью. – У меня доскребет и хватит ему… Слышь, Витька, хватит или еще картошки положить?
– Спасибо, Ниночка, я сыт. С утра обедал. А вот выпить «за приезд» – выпью. Святое дело!
Допив дамский напиток, Витька заскучал и в гостях не засиделся: «Извините, милые дамы, вынужден вас покинуть – дела». И, едва не шаркнув ногой, откланялся.
– Слушайте, – обратилась я к Нине, – да у него прямо графские манеры!
– Ага, – согласилась Нина. – Прям граф. Монте-Витька. Ща закатится к Степе-носу, нажрется и всю ночь будет в бане матом крыть. Домой я его не пускаю. Драться лезет, а заодно перебьет, сволочь граф, всю посуду!
Выпив пять чашек чая с конфетами, Нина стянула с головы платок и, обмахиваясь им, выдохнула:
– Уф, жарко! Как из бани! Заварка у вас хорошая. А мы как заварим чайник, так неделю и пьем. Витька, если не пережравшись, дома ночует, а ночью вскакивает и всю заварку, гад, выдувает. Прям из носика. Рази напасешься? И конфеты мы не берем. Люська, продавшица, как привезла их в прошлом году, так и валяются, никто не берет. Мы с вареньем привыкли. И тоже сказать, зажрались. Банки с позапрошлого года стоят. В этом году одной смороды десять банок наварила.
– Литровых! – ужаснулась Наташка.
– Чего? Литровых! Ой, я валяюсь! – Нина посмотрела на нее, как на убогую, с жалостью. – Пятилитровых, конечно. Шурка мне крышки теперь купила – без хлопот. Вот в Николинском – все есть! Тамарка, завмаг, такая ходовая баба, а наша только на водке план делает. У нас ведь как: деньги завелись – пенсия там или получка, все к Люське бегут. Она эту водку и в долг ящиками дает. Так бабы, пенсионерки хреновы, впереди всех летят…
Я удивилась – водку ящиками? Это ж какую пенсию иметь надо?
– Дак она ж дешевая. В прошлом году Люська своего мужа схоронила – помогал ей разгружать, схренакнул две пол-литры и выжрал прям в подсобке. А третью ему Люська, того не зная, сама дала. Только он ее не одолел. Еще и во второй чуток оставалось, когда его, покойника, в больницу увозили. Как упал в коробку с конфетами – а их все равно никто не берет, так и скопытился. Милиция приехала… Да-а-а. Его приятели очень убивались, мол, если б на всех разлил, не помер бы. То, что во второй бутылке осталось, милиция забрала. Сказали – проверять будут. Только я думаю, сами по дороге вылакали. Участковый приезжал, запретил Люське торговать, сказал – самопал. Только ведь у нас везде самопал. А Евдокия самогонку гонит – не самопал? Никак на портянках настаивает. Ни у кого так не воняет, как у нее. Секрет не выдает. Говорит – коммерческая тайна. С ног уже после стакана сбивает!
– Мамка, – решительно вмешалась Шурка, – пойдем домой. Людям спать надо. Да я и сама спать хочу. Вдруг папка вперед нас вернулся и дверь закрыл? Я раму выставлять не буду.
– И то правда, – засуетилась Нина. – Вставать рано. Летом-то вообще в четыре часа, а щас – и в шесть можно. Только овец выгнать. Корову в прошлом году, слава богу, продала. Теперь совсем легко стало…
– Ну мамка! Пойдем же… – Шурка начала сердиться.
– Идем, доча, идем, – охотно согласилась Нина, не думая вставать с табуретки.
Но Шурка отступать не собиралась. Очевидно, девушка была основной движущей силой в доме, потому что легко подхватила мать под мышки и подняла. Нина взвизгнула, ругнулась на дочу матом, но сесть назад не успела. Сашенька ловко задвинула табуретку под стол. Мы поспешно покинули диван и принялись торопливо прощаться, сетуя на то, что гости мало посидели.
– Дак завтра соберемся, – утешила нас Нина. – У меня этой рябиновки много напрятано…
На улице было темно. Такой темноты я не видела ни на даче, ни тем более в Москве. Мы немного посидели на ступеньках крыльца, привыкая к абсолютной тишине, – даже собаки не подавали голос. Разговаривать не хотелось. Денька откровенно зевала, сопровождая это действие жалобным «а-у-у»…
Прогнал нас дождь. И откуда только взялся? Правда, моросил он недолго, но сидеть на улице расхотелось. В доме было тепло, светло и уютно. Изо всех неудобств, которые казались непреодолимыми, остались только очень низкие потолки и, соответственно, еще более низкие двери, войти и выйти через которые можно было только нагнувшись. Пару раз мы с Натальей об этом забывали… К слову сказать, впоследствии я, вернувшись домой, в течение года переступала любые пороги любых дверей с покорно согнутой головой…
Устроиться на ночлег с удобствами нам вначале не удалось. Сашенька была права. Несмотря на стойкое тепло в избе, кроватные матрацы источали жуткий холод, а старенькое белье, хранившееся в шкафу, напоминало влажные комплекты выдаваемого раньше проводниками железнодорожных вагонов. Среди пассажиров бытовало стойкое убеждение, что белье после каждой поездки в стирку не сдается. Просто сбрызгивается водой, аккуратно складывается и прессуется.
Пока мы с Танюшкой ахали и охали, Наталья выбрала из кучи привезенных с собой сумок и сумочек раздутый черный пластиковый пакет. Содержимое вылетело на диван, и Танюшка с радостным визгом опознала пару новых комплектов постельного белья из своей московской квартиры. Оставалось только удивляться Наташкиным способностям предвидеть все заранее. Заодно она прихватила для Татьяны и кое-какую одежонку, включая шерстяные носки.
Все бы ничего, но спать все равно было не на чем. Я сидела и ворчала, что слово «лежанка» никак не подходит к маленькой печке, отапливающей комнаты. Спального места там и в помине не было.
– Ну что ты все бубнишь себе под нос? – возмутилась Наташка, не знавшая, к чему прицепиться.
– Могу я, в конце концов, поговорить с хорошим человеком – сама с собой? – И тут меня осенило: – А давайте ляжем на полу! Одеяла у нас есть, простыни тоже…
– Точно, – обрадовалась Танюшка. – Сейчас покидаем все, что обнаружим сухим, и как-нибудь до утра дотянем. А завтра остальное просушим…
Сборы были недолги. Обнаружили мы не очень много. Тем не менее высохшие за печками старенькие телогрейки и душегрейки очень даже пригодились. Денька, не понимая, что происходит, с интересом наблюдала за происходящим. В конце концов свет был выключен, и мы улеглись. С озвученной мыслью, что наши предки спали на лавках и сундуках и ничего, выжили. Запоздало вспомнила, что не пристроила рядом с собой флакончик спрея для носа – отголоски простуды давали себя знать по ночам заложенным носом, – но вставать не хотелось. В комнате стояла такая густая темнота, что даже собственных рук не было видно.
– У вас тут привидения случайно не замечались? – не ко времени поинтересовалась Наталья у Танюшки.
Та поспешила успокоить, что у дома хорошая аура. Честно говоря, заснуть я не надеялась. Спать могу только на своем постоянном месте и в машине. Даже на даче с трудом привыкаю. Ну да это мои личные проблемы…
