– Ну вот, все в порядке, – весело сказала она больной. – Сейчас отдохнем на кроватке и забудем про все неприятности.
Как выяснилось, Лерочка, или Валерия Львовна, была врачом местной больницы – единственным и неповторимым. Работать сюда напросилась по собственному желанию, сформировавшемуся из-за болезни дочери. Маленькая Дашутка страдала жестокими приступами астмы аллергического характера. Вот и решили покинуть пыльную Рязань и пожить «на воле». Год жизни в Николинском заставил забыть про астматические приступы и связанные с ними терзания.
Первоначально семья поселилась в помещении, служившем приютом для всей врачей, заведовавших маленькой сельской больницей. Но там было слишком неуютно и казенно. Приютила их Лариса Никифоровна. Они настолько сроднились, что по обоюдному согласию и при поддержке администрации села муж Валерии начал строить новый дом. Весной, а может, и раньше надеялись переселиться.
Лариса Никифоровна окончательно пришла в себя. Дашутка вскарабкалась на лавочку, обняла ее за шею и ткнулась носиком в морщинистую щеку. Глаза пожилой женщины светились такой любовью и радостью, что я очередной раз почувствовала себя гнусной убийцей.
– Лерочка, – раздался голос старушки, – по-моему, наша гостья слишком переволновалась, может, ей следует помочь?
Я не сразу поняла, что речь идет о моей персоне, а когда поняла, решила, что мне действительно плохо. Все с этим легко согласились, меня препроводили в дом, где я, окончательно перепугавшись, получила свою порцию внутримышечного лекарства. И посчитала это возмездием.
Прощаясь, Лариса Никифоровна спокойно сказала:
– Ирочка, мне бы хотелось продолжить нашу беседу. – Я отчаянно замахала руками, выражая решительный протест. – Ну не волнуйтесь вы так. Падать в обморок – совсем не мое хобби. Просто сегодня… магнитные бури. Хорошо, что вы оказались рядом. Только прошу вас держать в секрете тот способ черенкования роз, о котором мы с вами говорили.
Я ошалело кивнула головой – оказывается, пожилые интеллигентные учительницы тоже умеют врать. Впрочем, эта ложь, скорее всего, тоже во спасение.
– Завтра воскресенье, – спокойно продолжала бывшая учительница, – Андрей Васильевич будет свободен, он меня и подвезет. Не будешь возражать, Танюша?
Танюше такое и в голову бы не пришло.
По дороге назад мне жутко хотелось спать, и, как только мы приехали, я оккупировала кровать за так называемой лежанкой. Натальины вопросы о розах и черенках остались без ответа.
– Выспалась? – ехидно поинтересовалась подруга, когда я подала первые признаки пробуждения. – Одного не пойму: как твоя нервная, впечатлительная натура пережила момент шумной уборки нашей избы, сопровождаемый исключительно матерной поддержкой с крыши? Все вместе было похоже на артобстрел.
За меня заступилась Танюшка, рассудительно заметив, что моя нервная, впечатлительная натура окосела от успокоительного лекарства, ей было наплевать на все артобстрелы. Я сползла с высокой кровати, прошлепала в большую комнату и… не узнала ее. Все чудесным образом преобразилось. На окнах висели кокетливые новые занавески. Такая же скатерть красовалась на столе. Стены, пол и потолок были отмыты. Это меня окончательно сразило. Ну пол-то понятно, но я и не подозревала, что бревна на стенах можно мыть. И потолок… Изба просто светилась чистотой. Я вернулась назад. В маленьком отсеке не убирались, наверное, не хотели меня тревожить. Только откуда-то приволокли сюда старенький холодильник, который тихим ворчаньем доказывал свою жизнеспособность. Через открытые настежь окна с крыши донесся звонкий голос Степы-носа, не очень уважительно поминавший маму графа Монте-Витьки. Вслед за этим раздался глухой стук и тревожный комментарий Натальи:
– Четвертый лист!
Я поинтересовалась, сколько уже уложено.
– Ни одного, – сухо ответила подруга. – Ободрали дранку с одной трети крыши, постелили, как сказал Степа, «рубероль» – я за ним еще раз в Николинское моталась, – теперь вот ждем-с. Я почти созрела для шиферных работ. Еще пара загубленных листов – и не выдержу! – заорала она во все горло. На крыше воцарилась тишина, а затем послышался обнадеживающий стук молотка.
Намеченный «руберолем» фронт работ на сегодня был завершен до темноты. В основном без потерь. Довольные, цокая и восхищаясь, мы взирали на третью часть крыши. Завтра добьем! – заверил сверху Степа-нос, обрадованный произведенным эффектом. «Берегись!!!» – послышался чей-то вопль, сопровожденный шуршанием. Наталья с Танюшкой испуганно шарахнулись в сторону, а я, как всегда, застыла на месте. В ту же секунду шуршание прекратилось и мне, в буквальном смысле, сел на шею граф Монте-Витька. Я выдержала и не упала только потому, что уселся он не очень основательно. Этому помешала веревка, которая с графского пояса слезла к подмышкам, а затем и совсем вырвалась бы на свободу, если бы граф не сообразил за нее уцепиться. Второй конец веревки был закреплен где-то наверху. Я растерялась, не зная, что делать – отойти и оставить графа болтаться на веревке или ждать, когда он ослабит хватку и свалится на меня окончательно. Степа-нос сквозь плевелы отборного мата пытался донести до моих подруг рациональное зерно выхода из создавшегося положения. Не сразу поняли, что с другой стороны крыши имеется лестница, которую надо мигом перенести на эту… Тем временем с ног графа слетели растоптанные штиблеты, и я поняла, что Наташка, рванувшая за спасательным инвентарем, скорее всего, не успеет – второй раз вдохнуть воздух, пропитанный ароматом потных грязных носков, я не смогу, лучше умереть от удушья. Судьба графа меня уже не волновала.
Однако Наташка сработала оперативно. Лестница заняла мое место чуть позже, чем я отскочила в сторону, но Монте-Витька шлепнуться не успел – через несколько секунд свободного висения он встал на лестничную ступеньку. И все это в полном молчании. Из его рта не вылетело ни одного слова. Предположение об аристократической выдержке графа рассыпалось в пух и прах, когда он выплюнул на ладонь огромного черного жука, не подававшего признаков жизни. После этого он переплюнул в выражениях своего напарника, оседлавшего конек крыши. Смысл этой речи заключался в необходимости немедленно снять посттравматический шок с больной перепуганной души, иначе… Мы и представить не могли, где он намеревался видеть нашу крышу.
Танюшка решила было сбегать в магазин, но Степа решительно пресек ее попытку, сообщив, что за такие деньги он приобретет аж четыре бутылки самогона. На этом мы с работничками и расстались.
После ужина сидели на крыльце и удивлялись большому количеству комаров, которым давно уже надлежало отправиться на зимнюю спячку.
– Это еще что! – заметила Татьяна. – Вот летом здесь вечером без ветки не выйдешь. Тучами летают!
– Какой же тогда здесь, как ты говорила, рай? – удивилась Наталья. – Не представляю себе рай с комарами. Если только он… не комариный. Очевидно, вы тут живете исключительно для комариного благополучия – чтобы они с голоду не сдохли.
Татьяна засмеялась:
– Так получилось, что когда мы покупали этот дом, то ничего о комарах не знали. И Лариса Никифоровна не предупредила. Впрочем, у местных к ним отношение спокойное: зимой их нет, ранней весной и поздней осенью тоже. Летом полеты затруднены во время сильного ветра, ну а в дождь их вообще не увидишь. Мы купили дом ранней весной. А потом привыкли. Остальные-то люди живут…
