– Девчонки, вы что? – В знакомом голосе слышались нотки обиды.
«Глаза пока открывать не буду, – подумала я. – Мало ли что…»
– Мама! – повторно помянула Наташка родительницу, но уже не столь категорично, как чуть раньше.
Я приоткрыла один глаз. Передо мной была все та же картина: кладбище, могила, венки, фотография… Ничего нового.
– Ну ты и вырядилась! Покойница…
В голосе подруги сквозь страх сквозило удивление. Любопытство пересилило, и я осторожно – ноги были ватными – развернулась. Взору предстала брюнетка с короткой стрижкой, в темных очках. Яркая губная помада была несколько вызывающа, но бесспорно шла женщине. Кожаные темно-коричневые брюки и желтая куртка прекрасно сочетались. Как друг с другом, так и с внешностью. На привидение женщина не походила. На Татьяну тоже. Хотя голос, без сомнения, принадлежал ей.
«Реинкарнация, – устало подумала я. – Могла бы и предупредить по телефону-то».
– Где ты все эти шмотки отхватила? – Все большую уверенность обретал не только Наташкин голос, но и руки. Подруга деловито погладила куртку. – Теплая… А чего дрожишь?
– Да это нервное…
Дама сдернула темные очки, и я узнала Танюшку.
– Так где ты так укомплектовалась? – повторила вопрос Наташка. – В морге?
– А-а-а! Вещи? Это из секонд-хэнда. Поношенные. Деньги пришлось экономить. Да вроде ничего, не очень заметно.
– Класс! – восхитилась Наташка и посмотрела на меня в ожидании подтверждения своего вывода.
Я кивнула в знак полной с ней солидарности. Очевидно, что-то в моем облике Наталье не понравилось. Ее взгляд стал явно обеспокоенным. Она повернулась к Татьяне и сказала:
– Я Иришку с койки сорвала. Больничной, хотя и домашней. Боюсь, как бы осложнения не заработала. Может, двинем отсюда куда-нибудь? Двоюродный дедушка троюродной бабушки какой-то там чужой племянницы простит наше невнимание. – Секунду подумала и, устремив взгляд в небо, смиренно добавила: – Я надеюсь…
Татьяна растерянно поморгала, пытаясь понять связь между моим состоянием и невниманием к какому-то дедушке. Но, вероятно, поводов для раздумий у нее хватало и без нас, поскольку она тут же согласилась покинуть тихую обитель. По-моему, даже слишком поспешно. Тем не менее перед уходом подошла к своей, вернее, вроде как к своей, могилке и принялась сосредоточенно рассматривать обрывки надписей на порезанных ленточках. Некоторые венки поправила и даже погладила. Дальше произошло нечто странное. Разглядев на очередной ленте надпись: «Любимой жене…», она резко рванула венок и отбросила его в сторону. Могила сразу же приобрела неряшливый вид. Оглянувшись на нас, попросила помочь, и несколько минут мы перетаскивали оставшиеся венки так, чтобы скрыть образовавшийся пробел. Удовлетворенно взглянув на результат совместного труда, Татьяна отряхнула руки, аккуратно протерла фотографию и, кажется, осталась довольна.
– Помогите мне отнести его на свалку, – сказала она, указав кивком головы на венок, валявшийся рядом.
– Ты уверена? – строго спросила Наталья.
Я хотела спросить то же самое, только голоса не было.
В ответе был холод и злость:
– Абсолютно! Мне теперь от него ничего не надо. Ни венков, ни цветов. – Коричневая туфелька пнула искусственную лилию. – Вот от вас – с дорогим удовольствием…
Я запоздало вспомнила, что мы забыли купить цветы на могилу. Непростительная оплошность. Что теперь о нас подумают родственники.
– Ты уж извини, мы к тебе без цветов… – сквозь пелену раскаяния услышала я голос подруги.
Татьяна поспешно успокоила нас, сказав, что ей, собственно, не к спеху. Когда-нибудь потом…
Наталья, легко подхватив венок, двинулась к выходу. Мы поплелись следом. Ловко зашвырнув ношу в мусорный контейнер, подруга посмотрела на руки и укоризненно покачала головой: «Следовало бы вообще-то помыть. Кладбище все-таки…» – и оглянулась в поисках колонки. Благо она оказалась рядом. Тщательно вымыв руки и промокнув их носовыми платками, мы не сговариваясь, зашвырнули платочки в тот же мусорный контейнер. Как оказалось, несколько необдуманно: Татьяна неожиданно заплакала, Наташка ее поддержала, а у меня продолжился взявший на несколько часов «рекламную паузу» насморк.
Открыв машину, Наталья порылась и вытащила кусок голубой с разводами вроде павлиньих перьев тряпки:
– Вот! От тачки отрываю, спасая ваши рукава. Почти новая простыня. Если бы не Борис, послужила еще верой и правдой. Представляете, – она с удивительной точностью рвала кусок на ровные части, – едем с ним на дачу. Перед этим он меня серьезно обидел. Прямо в душу, можно сказать, наплевал. Сейчас уже не помню, конечно, чем обидел. Помню только, что серьезно: душа у меня ранимая. Ответить я ему не смогла. То ли не подготовилась, то ли некогда было. А в машине вспомнила. И решила дать достойный отпор. На улице грязь! Погода мерзопакостная. – Импровизированные платки перекочевали к нам с Татьяной. – Я сделала вид, что щетки не работают, и дала команду протереть стекло. Он порылся, порылся и говорит: «Нечем». Я вскипела и выдала все, что думала по этому, а заодно и по другим поводам. Он, ни слова не говоря, развернулся, схватил с заднего сиденья сумку – бедная Денька на ней головой лежала, так аж вниз сиганула, выхватил эту самую простыню, рванул ее и – бац! Пополам. Я даже поперхнулась. А он выскочил, щетками побрякал, стекло вытер и как ни в чем не бывало назад. Так я до самой дачи молчала. Зато перед сном ему на его половину кровати половину простыни и постелила. Только он мою половину кровати занял, пока я на кухне возилась. – Подруга высморкалась в свою часть несчастной простыни и широким жестом пригласила нас в салон «Ставриды».
Я сразу же предложила поехать ко мне. Несколько из меркантильных соображений. Все-таки ближе к той самой койке, упомянутой Наташкой. Подругу этот вариант устраивал хотя бы потому, что ей следовало сдать машину мужу и отправить его на дачу, самой же сказаться больной, источником заразы, естественно, объявив меня. А Татьяна резко воспротивилась, так что мы перестали ее узнавать. Большого труда стоило понять, что наша тридцатипятилетняя девушка просто очень сильно напугана. И немудрено. Не каждому удается побывать на собственных похоронах и поухаживать за своей могилкой по своему усмотрению.
Постепенно Танюша стала сдаваться. После двадцатого по счету заверения, что Димка и дети сегодня не вернутся, а Борис, наоборот, отчалит восвояси, она неуверенно согласилась поехать ко мне.
Двери в общий коридор нам любезно распахнул Борис. Татьяна от неожиданности пошатнулась и чуть не грохнулась в обморок. Я от той же самой неожиданности вежливо кивнула ему в знак приветствия и, не дожидаясь ответа, торопливо прошла к своей двери, волоча за собой обмякшую Танюшку.
– Это та самая Полина со сломанной ногой? – злорадно поинтересовался Борис, глядя вслед мне и Танечке. – Больную Ирину, прикованную к кровати, я узнал.
– Это ко мне врач из поликлиники пришел. Вернее, пришла, – сориентировалась я.
