– А то я такая дура, что не догадалась!
– Зачем тогда спрашивать?
– Затем! Кто мог это сделать? Маринка?
– Не думаю. Вроде все были на глазах. А наша машина на отшибе стояла. Этот венок следовало вынести из траурного зала, причем во время прощания с другим покойным, как-то открыть багажник, запихнуть венок туда… Незаметно и за короткий промежуток времени. Ты хорошо помнишь, все ли находились у автобуса после выхода из зала?
Наташка на короткое время задумалась.
– Нет, не обратила внимания. Но на поминках были все.
– Не все, – тихо поправила я. – Не было молодой, высокой, стройной женщины в пальто из тонкой кожи на меху. Лица я не видела. Она опоздала к началу прощания с Эдиком и стояла на отшибе, ко мне спиной. Точно помню, что она блондинка. Рассмотреть ее я не успела – помешал венок. Целый день с ним носятся, а? Он-то меня и отвлек. Его понесли присоединять к другим. Я не решилась спрашивать, кто эта блондинка, именно у Марины. Вдруг она какая-то очередная пассия Эдика? И что-то меня в ней беспокоит. Может быть, ее видел Григорий?
– С какой стати?
– Не знаю, – честно ответила я. – Интуиция. Так вот, Марина сделала на эту женщину стойку.
– Ты хочешь сказать, что она могла быть сиделкой, до которой мы никак не доберемся?
– Скорее «да», чем «нет». А может, и наоборот, – задумчиво ответила я. – Для сиделки она слишком… Даже не знаю, как поточнее сказать…
– Да так прямо и скажи: такие женщины сиделками не подрабатывают. Давай пока оставим ее в покое. Лучше ответь, от кого ты узнала, что Маринка бросила учебу и связалась с иностранцем?
– Ни от кого. Ляпнула наобум, сопоставив несколько деталей. Вполне могла попасть пальцем в небо. Помнишь, Влад говорил, что ездил к Маринке в институт? У нее какие-то проблемы с обучением? – Наталья кивнула. – Я решила, что она давно там не появлялась. По своим деткам знаю, что сейчас пора зачетов. Но не для Маринки. Ее отец, судя по высказываниям родственников, частенько гостил за границей у двоюродной сестры. У них с детства привязанность друг к другу и полное взаимопонимание. Оба предпочитают жить за чужой счет. Очевидно, эта привязанность у птички Ласточки… Странное имя… Скорее всего, кличка. Словом, Ласточка хорошо относится и к Маринке. Помнишь, Милка говорила, что он возил ее за границу? Так вот, Ласточка и Эдик решили осчастливить девушку перспективой заграничной жизни. Не знаю наверняка, но вполне возможно, что иностранец, который на наших глазах забрал Маринку из ресторана, и есть подобранный для нее жених. Во всяком случае, она с ним встречается. Но что-то там у них не получается. Маринка ничего не сказала матери и панически боится потерять те деньги, которые Милка отстегивает сдуру на ее содержание. Меня только одно смущает: жених-то придурок!
– Мало на свете придурков? Нашла чему удивляться!
– Да нет, это он со слов Маринки придурок. А еще она пригрозила, что прикончит его карьеру! Может, он иностранный шпион? Как бы поточнее разузнать, а?
– Тебе-то это зачем? У тебя уже есть муж. Нудный, но не иностранный шпион и не козел… Может, потому и не козел, что нудный?
– Оставь Димку в покое! В отличие от твоего мужа, он не женат на своей работе круглосуточно!
– Сравнила, блин! Да я бы и дня не выдержала с твоим Димкой!
– Можно подумать, я тебе его навязываю! Мучайся со своим!
– Да на фиг они мне все нужны! Кроме Бориса…
Какое-то время мы ехали молча. Пока Наташка примирительно не заявила, что нам с мужьями очень повезло в жизни. И тут же добавила:
– Но им с нами повезло гораздо больше! Возражать я не стала – все верно.
Ажурные ворота Милочкиного участка легко и гостеприимно открылись нараспашку, приветствовав нас металлическим лязгом. От неожиданности я втянула голову в плечи. Наташка обругала Григория за неприятный сюрприз – тщательно расчищенная территория дала возможность воротам полностью распахнуться.
Недостроенная половина дома больше не пугала своей мрачной неосвещенностью. Мы уже знали о существовании вполне рукотворных технических источниках стенаний с того света. Поэтому миновали ее с гордо поднятой головой. Жилая половина сияла теплым светом, пробивавшимся сквозь не полностью зашторенные окна. Наталья уверенно нажала на кнопку звонка. Было слышно, как он прозвенел внутри помещения.
С полминуты мы топтались на крыльце, ожидая, что нас все же пустят, по-хорошему. Потом предположили, что Гришка ушел на побывку домой, специально оставив везде свет. Боясь жуликов, создал иллюзию того, что у них с Людмилой Станиславовной все дома.
– Ну что ж, придется открывать, – вздохнула Наташка. Порывшись в сумке, достала ключи и со словами: «Сезам откройся!» – вставила один из них в замочную скважину.
«Сезам» не открылся.
– Нич-чего не понимаю, – честно призналась Наташка. – Замок, что ли, сменил? Тогда почему ключ вошел?
Этого я тоже не понимала. Просто легко толканула дверь, она и открылась. Вместе с ключом, так и оставшимся торчать в замочной скважине.
– Ты ее давно уже открыла! – в этом кратком возгласе сквозило плохо сдержанное торжество.
– Я бы так не сказала, – медленно проронила Наташка, и мне вдруг ужасно расхотелось переступать порог этого дома. За кухонной дверью послышалось жалобное мяуканье.
– Фимка! – ахнула я. – Голодная! Неужели Гришка весь корм сожрал… В смысле, деньги, выделенные на кошачье питание?
Мы рванулись на кухню…
Я всегда удивляюсь этой нашей странной способности – частенько застревать в дверях. Мы беспомощно барахтались в дверном проеме, пытаясь протолкнуться или протолкнуть друг друга. Больше всего мешала Наташкина дубленка. Вот если бы она из нее выскочила…
Перепуганная Фимка круглыми глазами взирала на эту неприглядную картину с кухонного шкафа и продолжала жалобно мяукать.
– На счет: раз, два, три ты вперед, я назад! – сообразила Наташка. – Начали: раз, два, три!..
Наташка вывалилась на терраску. Ей было лучше, чем мне, – дубленка обеспечила вполне мягкую посадку на еще более мягкую часть тела. Я же, как вырвавшаяся на свободу птица, бездумно полетела вперед. И наверняка опять выскочила бы на улицу через окно, прихватив заодно и раму, и шторы… Если бы не обеденный стол, который в достаточной мере сдержал этот порыв. На столе я и доехала до этого самого окна. Правда, без удобств и трех шубных крючков.
Фимка от страха выгнула спину дугой, шерсть у нее поднялась дыбом, хвост распушился до размеров хорошего воротника из чернобурки, и она отчаянно взвыла.
– Не бойся, киска, мы свои, – прошептала я, морщась от боли в ребрах.
В доме было холодно. В свое удовольствие разгуливал сквозняк. Наверное, из-за настежь открытых дверей. Вдоволь накувыркавшаяся в попытке преодолеть сопротивление дубленки и встать, Наташка уже водрузилась на коленки и ползком спешила к уличной двери, чтобы ее закрыть. Там, опираясь о стену, и поднялась. Охая и держась за поясницу руками, а чтобы в промежутках не молчать, поругивала Гришку. Потом она закрыла вторую дверь, на кухню, а я к тому моменту нашла в себе силы сесть на диван.
