Я невольно выпрямилась. Если бы не дефицит времени, сказала бы ему… Да что бы я ему сказала?! Макса не переделаешь. И как это в нем одном уживаются уникальный специалист с математическим складом ума и рядовой бабник?! А главное, как со всем этим уживается его жена? Ее ежовые рукавицы без конца приходят в негодность. Мне всего этого не дано понять. Поскольку эта пара, несмотря на бесперебойное извержение взаимных упреков, жить друг без друга не может.
По дороге к больнице мы с Наташкой перебрали все мыслимые и немыслимые варианты того, что могло случиться с Людмилой. Остановились на двух – ее куда-нибудь перевели. Морг исключили сразу – это уж слишком. Второй вариант нравился больше – сидящая на справках «квашня» уронила очки в унитаз, а невооруженным глазом читать не умеет.
Разделись мы прямо в машине. Наташка осталась в рабочем белом халате и, чтобы я не выделялась из нашей общей массы, протянула мне такой же. Для начала прошли в справочную. Опасения подтвердились – из окна на нас смотрело строгое круглое лицо полной женщины, больше похожей на повара, и подслеповато щурилось. Однако никакого сопротивления нашему желанию переговорить с лечащим врачом больной Дашковской она не оказала. Просто уточнила в отделении, на месте ли Евгений Борисович и, получив положительный ответ, молча выписала пропуск. Один! Не очень расстраиваясь, второй мы тут же купили у охранника.
Евгения Борисовича мы нашли в ординаторской. Выглядел он, как человек, замученный тяжелой неволей. Медсестра предупредила, что двое его коллег болеют и он, отдежурив ночную смену после вчерашнего рабочего дня, вынужден был очень напряженно работать и сегодня. Предупредить его о нашем визите она не рискнула.
Наташка решительно постучала в дверь кабинета, никто не ответил. Тем не менее мы вошли. Врач сидел за столом и был очень занят – оформлял истории болезни. На нас взглянул мельком и жестом приказал сесть на диван и не мельтешить перед глазами. Мы ему не мешали, потихоньку изучая кабинет и с тоской поглядывая на изрядную кипу историй болезни, лежащих у него с правой стороны. Путь на левую сторону у них был длителен и тернист. В процессе перекидывания очередной истории одного больного к готовым произведениям был задет бутерброд, лежащий поверх бокала то ли с чаем, то ли с кофе. Бутерброд оказался законопослушным и шлепнулся маслом вниз, оставив неизгладимый след на только что отработанном материале. Евгений Борисович чертыхнулся и с брезгливым выражением лица, схватив подпорченную «историю» с бутербродом, попытался смахнуть его в стоящую где-то под столом мусорную корзинку. Бутерброд не поддавался и цеплялся за «историю» всем своим маслом. Но силы были не равны. Врач окончательно озверел, выдвинул корзинку из-под стола и как следует встряхнул над ней папочку. Бутерброд отклеился и, сделав кульбит, шлепнулся мимо корзины на пол. Опять-таки по закону – маслом вниз. Мне показалось, что Евгений Борисович готов наступить на него ногой и долго-долго топтать.
Убедиться в правильности своего предположения мне не дала Наташка. Метнувшись к месту приземления бутерброда, ловко отодрала его от пола, вытерла остатки масла одноразовым платком и спокойно села на место.
– Здравствуйте! – сказал нам Евгений Борисович. – Горляеву я все равно переводить к себе не буду. Даже по указанию заведующего отделением. Мешаю – могу уволиться. Свято место пусто не бывает.
– Вам виднее, – равнодушно согласилась Наташка. – Лично нам все равно, переведете вы Гуляеву или не переведете…
– Горляеву, – поправив Евгений Борисович, кашлянул в кулачок и сел. – Ну так…
– Мы по поводу Дашковской Людмилы Станиславовны. Видите ли…
– В том то и дело, что не вижу! – вскипел вдруг врач, и мы слегка струхнули. – Два дня ее не вижу! Укатила ваша Дашковская в неизвестном направлении на каталке вместе с капельницей! Гм… Гм… Капельницу, потом, правда, нашли. Каталку тоже… Следователь к ней пришел, а Дашковской след простыл! Кстати, какое отношение вы к ней имеете?
– Косвенное, – пролепетала я, не в силах осознать случившееся. – Это мы ей «скорую» вызывали. У нее дома кошка одна осталась…
Наталья двинула меня мыском сапога, и я тут же закруглилась:
– Бог с ней, с кошкой. Пристроим.
Евгений Борисович в упор смотрел на нас и барабанил пальцами по столу. Мне вдруг пришло в голову, что следователь вполне мог попросить его проявить бдительность и запомнить лица, интересующиеся изчезнувшей Дашковской, и решила оставить о себе хорошее впечатление:
– В общем так: вам, вероятно, известно, что сердечный приступ у Дашковской спровоцирован убийством бывшего мужа. Мы обнаружили его в ее загородном доме вместе с ней, только сердце у нас покрепче оказалось. Людмила Станиславовна перед отъездом в больницу передала нам ключи и попросила присмотреть за дочерью и кошкой. Заодно мы поучаствовали в похоронах ее мужа. А вчера в доме Людмилы Станиславовны был найден тяжело раненный человек, которому поручено присматривать за домом. Как понимаете, сегодня приехали к Дашковской за советом… Евгений Борисович, а ее поведение вас не настораживало? Может, она нервничала, боялась?
– Это на успокоительных-то препаратах? Да нормально себя вела. А вот посетители ненормальные были. Путали больницу с балаганом.
– Как же Дашковская в прединфарктном состоянии могла укатить на каталке да еще с капельницей? И никто не заметил? – Наташка недоверчиво поджала губы.
– Представьте себе, не заметил! Ну что об этом сейчас говорить – свершившийся факт. И сразу после обеда, когда больным положено отдыхать. А уж ей – тем более. Только кто вам сказал о прединфарктном состоянии? Этот диагноз снят в день ее поступления. У нее был серьезный приступ стенокардии… Удивляюсь, даже записки не оставила! Надо же! Угнать каталку! Разумеется, Дашковской помогли. Каталка не аэросани. Вы как взрослые люди понимаете, чем чреват ее диагноз. Полное безрассудство! Преступное безрассудство! Увидите ее, скажите, что она выписана за нарушение больничного режима!
– Обязательно! Вот только где Дашковскую увидеть? Боюсь, что она покинула ваши, пусть не царские, но палаты не по своему горячему желанию, – постаралась я смягчить гнев Евгения Борисовича. – Ее украли.
– Из-за каталки? Какая чушь. – Врач даже сделал колебательное волнообразное движение от возмущения. – Посещения к Дашковской были строго запрещены. Вчера утром к ней пытался прорваться муж, но даже ему я пройти не разрешил – Дашковской следовало быть на процедурах.
– Доктор, она не замужем, – подтверждая свои слова отрицательным покачиванием головы, медленно проговорила Наташка. – Единственный и совсем бывший законный муж не мог к ней прорываться. У него твердое алиби – он на наших глазах готовился к кремации. И теперь пылится в собственной урне.
– Ну это, собственно, не мое дело. Поговорите со следователем. Он тут оставил свои координаты… – Врач стал рыться на столе, плавно перешел к ящикам, завершения процесса мы ждать не стали. Просто извинились за то, что оторвали его от работы, и почти на цыпочках вышли.
К лифту шли медленно – ноги не несли. Наверное, в силу последнего обстоятельства и присели в небольшом холле перед двумя лифтами. Казенный кожаный диванчик о двух сиденьях был приятно мягким и располагался под какими-то экзотическими растениями в кадках. Резные листья свешивались в разные стороны, создавая иллюзию тропиков.
