– В конце концов когда-то все равно надо вылезать, – обратилась я к своим спутникам, в душе надеясь, что они не вылезут, и мы вернемся в Москву. Алена прижалась ко мне.
– И что тебе в кабинете не живется, – проворчала Наташка.
– Зачем мне лишние разговоры? – вздохнула Милочка и взглянула на подругу детства: – Может, ты вылезешь. Я просто боюсь за стекло. Хлопнешь дверью, оно и улетит. Вместе с отверткой.
– Не улетит, – не очень уверенно заявила подруга. – Вылезай. Я сама дверь закрою.
При ближайшем рассмотрении дома очарования не прибавилось. В свете автомобильных фар окна казались большими глазами, прячущимися за затемненными стеклами гигантских очков. Метель не давала возможности определить точные параметры здания. Каждый из нас волен был рисовать в своем воображении любые картины ужасных сцен, происходящих внутри. И зачем только я смотрела вчерашний триллер?
Милочка исчезла, а Наташка никак не решалась выключить двигатель. Мы с Аленой нерешительно топтались рядом с машиной, готовые в любой момент рвануть обратно.
– Девчонки, ну вы чего там застряли? – раздался откуда-то голос Милочки. – Дом заинтересовал? Да завтра при свете посмотрите. Там еще работы-ы-ы! – пропела она на ходу. Подлетев к машине, подхватила сумки и предложила последовать ее примеру.
– Вы уверены, что мы доживем до завтра? – шепотом спросила у нас Наташка. – Лично я – не очень. Хотя следовало бы пугануть нечистую силу!
– Не г-говори г-глупостей! – заикаясь, заявила я, вытащила очередную сумку, но двинуться с ней следом за Милочкой не решилась. Порывы ветра играючи сбросили с меня капюшон куртки, щедро закидав пригоршнями снега. Свою шапку я так и не нашла.
Следующий забег Людмилы Станиславовны к машине оказался последним. Не было больше вещей. Наташка подозрительно медленно копалась с машиной. Как будто закрывала металлический сейф с миллиардным содержимым. Мы терпеливо ждали. За это время Аленка, обскакав нашу компанию по большому сугробу, нервно проорала, что возглавит шествие. Ну не нравится ей его замыкать! Я тут же направилась следом, надеясь увидеть где-нибудь за домом электрический огонек цивилизации. Последней шла Милочка. Быстро соображающая Наташка мигом обошла меня на повороте. Но, как говорится, не справилась с управлением. Слишком уж забрала в сторону. Вытягивали ее из снежного наноса, как репу.
– Поспешишь, в сугроб залетишь, – доверительно сообщила она Аленке, тщетно пытавшейся отряхнуть ее от излишков снега. – Хотела тебя предупредить. Так сказать, на наглядном примере…
Из-за угла дома, отвоевав у темноты небольшое пространство, действительно пробивался свет. Решив, что достаточно надышалась снежной пылью, я, как упакованный в меховую куртку трансгенный мотылек, полетела к источнику освещения. Страх улетучился. В отличие от снега, который, пользуясь излучаемым мной человеческим теплом, таял и весенними ручейками стекал по телу в разных направлениях. Именно это половодье и подстегнуло. Не раздумывая, преодолев ступеньки освещенного ярким фонарем крыльца, я влетела в дверь веранды, решив, что запросто отфутболю любой фантом, ненароком пожелавший проявить свое гостеприимство.
Фантому повезло. Не повезло кошке, об которую я споткнулась прямо за порогом. С душераздирающим воплем она метнулась на улицу и мигом взлетела на шапку, венчавшую голову согбенной Наташки, отряхивавшей снег с замшевых сапог. Подруга переорала кошку в два счета. Окончательно обалдевшее от страха домашнее животное метнулось назад. Как раз вовремя: я услужливо распахнула лбом дверь в жилое помещение…
Помнится, Людмила Станиславовна именовала это жилье «не ахти каким». Но мы с этим определением в корне не согласились. Уж очень от него не отдавало времянкой. Две большие комнаты, одна из них поменьше, небольшой холл и кухня, к которой примыкали ванная комната с душевой кабиной и туалетом, техническое помещение с газовым котлом и еще какая-то кладовочка были отделаны и обставлены так основательно и уютно, что создавали впечатление капитального жилья. Вплотную примыкавшая к нему мрачная громадина незавершенного строительства теперь казалась болезненным наростом. Соединялись оба строения одной дверью, расположенной в конце маленького коридора, отпочковавшегося от холла. Дверь была закрыта на ключ, торчавший в замочной скважине, мы с Наташкой по очереди проверили. В холл выходили двери еще двух комнат и кухни. Лестницы на второй этаж в этой части загородной резиденции не наблюдалось. И это радовало.
Суета с размещением длилась недолго. Не мудрствуя лукаво, все расположились в спальне Милочки. Наталья застолбила диван, а нам с Аленой достался надувной матрас, которому, если верить рекламе, кровать и в подметки не годится. Хотя бы потому, что ее не сдуешь и не закинешь куда подальше.
Несмотря на свет во всех помещениях, уютную обстановку и три телевизора, работающих на кухне, в холле и спальне на разных каналах и создающих эффект очень большой кампании, мы упорно держались вместе. Строем ходили мыть Фимкин лоток, уговаривать оскорбленную кошку спуститься с кухонной полки вниз, наступали друг другу на ноги, толкаясь у кухонной плиты… Словом, немного трусили. Глаза невольно устремлялись к двери, за которой… На этом разум спотыкался и напоминал, что лучше об этом не думать!
За ужином все невольно притихли. Из спальни доносились громкие советы, как сохранить свои сбережения. Сделали общий вывод – как ни храни, все равно потеряешь. У нас это хроническое. Сломленные нашей железной логикой советчики моментально спрятались за рекламу. Следом сразу же началась активная стрельба с руганью – пришло время какой-то очередной серии боевика. А в холле буйствовали юмористы, рассказывая поднадоевшие старые юморески так, как будто делают это впервые. У нас же под боком, на кухне, девица, одетая в одежду, похожую на вторую кожу, которая вот-вот лопнет, рискуя туфлями на тонких каблуках и стройными ногами, в полном молчании преодолевала завалы камней в пещере, преследуя какую-то благородную цель. Какую именно, мы не поняли – засмотрелись на туфли. В спальне продолжали стрелять…
Фимка осмелела, спустилась вниз и, выписывая замысловатые кренделя, в порядке очередности терлась о наши ноги, предлагая признать себя полноправным членом застолья.
Наташке, с мрачным видом поглощающей третий кусок торта и от этого все больше и больше расстраивающейся, неожиданно пришла в голову мысль тряхнуть историю материального благополучия Людмилы Станиславовны.
– Слушай, Милка, а откуда у тебя взялись деньги на магазин? Неужели в свое время твой ненаглядный… – Наташка взглянула на изменившуюся в лице Милочку и поправилась: – Ты не подумай чего, «ненаглядный» – это в том плане, что слинял, не дав, как следует, на себя наглядеться и тем осточертеть. Я хотела спросить, неужели Эд вышел в люди? На большую дорогу успешного бизнеса. И выкупил себя из семейного плена. Ты-то вроде иняз закончила. В школе много не заработаешь. Ну нервное расстройство, ну уважение коллег, но все это нематериальные ценности.
– Эдик ни при чем. – Мила поправила волосы и откинулась на спинку стула, наряженного в чехол из той же ткани, что и занавески. – Маринке и семи не было, когда он красиво ушел из нашей жизни с пустыми руками и карманами, полными моих и маминых недорогих золотых побрякушек – подарки моего покойного отца. Недалеко ушел – через дорогу. Помнишь, кооперативный кирпичный дом в двенадцать этажей на углу? Мы с тобой ходили туда в гости на день рождения к Таньке Веселовской.
