– Да что ж ты, нечистая сила, вертухаешься-то?! – со злостью прошипела Наташка и, подхватив с земли обломок жердины, в отчаянии огрела деда… Предполагалось – по спине. А получилось – по макушке. Деду не вовремя взбрело в голову распрямиться. Вот и распрямился… на свою голову.
– Ты ж смотри, как на него наркоз подействовал… – радостно заметила Анна, с которой плавно сползло на «гусиные лапки» тело деда. – У меня ни одно животное так сразу не вырубается.
– Да! – бодро поддержала ее я, стараясь вывести из ступора перепугавшуюся Наташку. – Одним неплательщиком меньше. Чубайс будет доволен.
– Мам, а пусть он здесь спит, если ему так хочется, – посоветовал ребенок.
Дед хрюкнул, взлягнул правой ногой и послал какую-то Любку за сеном. Наташка обрадовалась, заявив, что чувствительность у пострадавшего не нарушена. Соображение – тоже. Понимает, что валяться на мокрой от росы траве – удовольствие сомнительное, просит соломки подстелить.
Кое-как втащили деда на крыльцо. И очень удивились, услышав со стороны покинутого забора звонкий требовательный голос:
– Это куда ж вы все лезете?
Вопрос требовал немедленного ответа. Только зря мы решили подкрепить его жестами. Дед, лишившись поддержки, стукнулся лбом об стенку и с грохотом рухнул вниз, матерясь уже вполне вразумительно.
Объясняли все вчетвером. Из машины убедительно подгавкивала Денька. Кое-как разобравшись в ситуации, женщина, по голосу молодая, расхохоталась:
– Ладно, Любовь Сергеевна я. Пойдемте к нам, как-нибудь разместитесь в летнем домике да выспитесь. Денег за постой не возьму. Чего там, ночь переспать. У меня дачники уже съехали. Только постельного белья нет. А у Петровича в хибаре одна железная кровать, да две колченогих табуретки. Не по очереди же вам спать.
– А-а-а?..
Я ориентировочно указала на место залегания Петровича, который опять потребовал сена.
– О! Для вас хлопочет, насчет сена-то.
Женщина опять прыснула. Женька слегка струхнул и осторожно, чтобы она не слышала, прошептал матери, что, наверное, его есть не будет. Она также тихо ответила, что заставлять его и не собирается.
– Да и хрен с ним, проспится – сам уберется в избу, – легкомысленно отмахнулась от Петровича Любовь Сергеевна. – Была вам охота на сене спать!
На постой мы определились через два дома от деда. Летний домик располагался на задворках участка Любовь Сергеевны и, что замечательно, имел подъезд прямо к крылечку. Вот только ворота из досок гуляли сами по себе.
– А кого тут бояться? – пояснила хозяйка. – Мы их и не закрываем. Утром овцы распахнут, дальше загона не убегут.
От усталости слипались глаза. Но я все-таки нашла в себе силы позвонить ожидавшему нас художнику и сообщить, что почти приехали. Он обещал обязательно нас завтра встретить у какого-то поворота. Попросив пару секунд, я протянула трубку Наташке. Она за рулем, ей и разбираться, где тормозить. Взяла телефон Анна. Она же и держала его у уха Натальи. Та, выразительно закатывая глаза и помахивая сумками в руках, детально обсуждала встречу. Договорились они быстро.
Когда и куда Наталья пристроила машину, мы не слышали – нечаянно заснули. Анюта – на кровати вместе с сыном. Я – на диване вместе с мобильником, по которому безрезультатно пыталась набрать сообщение Андрею. Проснувшись в начале двенадцатого ночи, поняла, что почти выспалась. Натальи в домике не было. Обнаружила ее в машине и машинально пробормотала начальную строчку детского стихотворения: «Жил на свете человек – скрюченные ножки…».
– Ножки – это что! Вот когда совесть скрючивает! Не могла диван раздвинуть? Мне, между прочим, завтра машину вести, а я выспаться не могу!
– Давай я посижу… – бездумно ляпнула я и осеклась, невольно предоставив подруге время на чертыхание. Она воспользовалась им по полной программе, не преминув сообщить, что сторож для охраны рулевого колеса ей на фиг не нужен. Тем более по совместительству вредитель, который дверные ручки с корнем выворачивает.
– От Андрея, рыжего частного детектива, пришло сообщение. – Это прозвучало у меня вынужденно, как средство защиты от Наташки, исчерпавшей лимит отведенного ей для нотации время. – Ребята из вишневого джипа – выделенная им охрана. Анне об этом – ни слова!
– Ты хочешь сказать…
– Хочу, только ты мне возможности не даешь. Без конца заставляешь чувствовать свою ущербность. Кстати, Андрей в категоричной форме запретил мне распространяться о связи с ним. Ты меня вынудила.
– Ирка, ты ему все рассказала?
– Все, кроме того, что ты предлагала мне трясти на дороге нижним бельем.
– Не ври. Только труса€ми. – Наташка стянула с головы плед и шумно выдохнула: – Это что же получается, а? Из твоего подробного рассказа наш рыжий спец Чернов сделал вывод о причастности Аньки к фейерверку со смертельным исходом? А если она действительно под шумок из-за маньяка решила избавиться от своего бывшего мужа, ныне покойника… То, что его, скорее всего, разнесло на отдельные составляющие, пожалуй, еще хуже. Будет являться в кошмарных снах по частям. Надолго хватит. Ну-ка, открой дверь пошире, я лучше к вам в домик пойду.
Я моментально исполнила ее просьбу и удостоилась замечания на тему: «Сила есть – ума не надо!» Оказывается, меня не просили выламывать дверь. Денька, не имевшая проблем с ориентированием в полной темноте, быстренько нас обскакала и терпеливо дожидалась встречи на пороге садового домика, за что ей, собственно, и отдавили две лапы – по одной на меня и Наташку. Обиженный визг сорвал с кровати Анюту. Долгое время мы втроем возились со старым диваном и, лишь доломав его окончательно, успокоились. Принимая во внимание кратковременный ночной отдых, я уступила подруге основную часть этой странной не очень мягкой мебели и улеглась на полу на трех диванных подушках. Успокаивало то, что мой способ ночевки далеко не нов. Просто усовершенствованный старый. В свое время в эпоху зарождения пассажирских перевозок на речном транспорте были только так называемые «сидячие места», в простонародье обзывавшиеся «половыми». Непритязательные пассажиры из простонародья ближе к ночи сползали со своих сидячих мест ближе к родным мешкам и укладывались на палубе рядом с ними. Пожалуй, им было хуже.
До сих пор не могу сообразить, как же это мне удалось не заметить пропажу? Утром, очередной раз свалившись с разъезжающихся подушек на дощатый крашеный пол, я выкарабкалась из-под одеяла и, убедившись, что никого не разбудила, отправилась на крыльцо посылать сообщение Андрею. Вместе со мной, позевывая, ковыляла Денька. Дверь была открыта. Наверное, кто-то ночью выходил и забыл накинуть крючок.
Было довольно прохладно, я долго возилась с текстом, путая буквы. Сообщение получилось кратким, но вместило сведения и о Летучем голландце, и о Ренате Хованской. Отвлекали громко орущие петухи, вольно гулявшие вместе с куриной оравой по всей территории участка, а с нашим появлением наперегонки понесшиеся познакомиться более коротко. С противоположной стороны участка из небольшого загона, примыкающего к старому сараю, меланхолично пережевывая куски черного хлеба, таращились на нас три овцы и одна свинья. «Полный аншлаг!» – поздравила я себя и на всякий случай хаотично замахала руками, давая понять курам, что панибратства не потерплю. Несколько испуганная Денька, быстренько отметившись у каждой яблони, вернулась назад и, выжидательно поглядывая на меня, уселась рядом. Но мне возвращаться в маленькое помещеньице на строптивые подушки не хотелось. Куры отступили, животные потеряли к нам интерес.
