– Да?! Алло! Ирина Александровна? – донесся до меня мужской голос, не иначе как хирурга-травматолога. – Это вы мне? Но я, честное слово, ни в чем не виноват…
В тупом молчании я слушала.
«Виноват, еще как виноват. Не могли обеспечить более безопасный процесс транспортировки убогих к железной лошади!»
– Понимаете, у меня угнали «Жигули», вместе с телефоном. Долго рассказывать… Только сейчас вот все вернули. Даже не знаю кто. Скорее всего, подростки брали покататься и бросили, а милиция вернула. Готов исправить положение. Где вы остановились, я сейчас же подъеду.
Несколько секунд я примеряла машину и мобильник к придуманному мной образу хирурга-травматолога, облаченного в белый халат, с закатанными по локоть рукавами. Руки у травматолога были мощные – под стать фигуре и в густой черной растительности. В машину он не поместился, мобильник тут же раздавился в могучей лапе. С усилием я стряхнула наваждение и осторожно спросила:
– Господин Иван Иванович Рогожин? – Несмотря на его искренние в этом заверения, недоверчиво посмотрела на номер телефона. Увы, на память я его не знала, а Наташка, как назло, потащила к себе свои вещи. Поэтому я поинтересовалась: – Иван Иванович, как называется картина, которую вы подарили моему мужу?
– «Заброшенный скит»… – последовал немедленный ответ. – Это одна из моих любимых работ. Странно… Так куда мне подъехать, чтобы реабилитироваться? Я готов сделать все от меня зависящее…
– Да, собственно, никуда. Мы уже дома, в Москве. Так получилось, извините, я тороплюсь… У меня муж свихнулся. Ногой. В смысле, вывихнулся… Или подвернулся. Нет, скорее всего, растянулся. Словом, мне очень некогда, спасибо за заботу. Мне срочно необходимо… Даже не знаю, что мне сейчас необходимо. Во всяком случае, спасибо, что позвонили…
Я отключила телефон и поплелась за таблетками от головной боли. Теперь окончательно ясно: Анну с сыном никто не похищал. Она добровольно укатила с незнакомцем по предварительной договоренности. На машине, которую он вместе с телефоном увел у Рогожина. Анюта назвала ему конечный пункт нашего прибытия. И записку, найденную в кармане ее куртки, писала не перед тем, как среди ночи отправиться дежурить в «Ставриду». Иначе по возвращении смяла бы ее или разорвала. Записка же аккуратно свернута и оставлена в куртке намеренно – с целью оправдаться перед нами за свое вынужденное бегство. Наша Айболитка доверяла человеку, с которым укатила, больше, чем нам. И он не маньяк. Да и Рогожин… Андрей кое в чем пудрит нам с Наташкой мозги. Одно не понятно – кто тот человек, которого Анна по телефону называла Питером и разговаривала с ним на английском языке? Получается, что Летучий голландец не миф?
– Я же говорила: поспешишь, людей насмешишь, – в третий раз комментировала новость о Димкиной травме ясновидящая подруга, впервые одеваясь «на выход», как специалист санэпидемстанции. – Ты не помнишь, чем поливают массовые скопления тараканов?
– Не могу помнить того, чего не знаю.
– Очень жаль. Прекрасный повод нацепить респираторную маску. На худой конец – марлевую повязку. Никто не узнает. Тебе парик можно не надевать – нацепишь зеленую хирургическую папаху своего Ефимова, старые очки свекрови и одноразовый намордник. С маской я, пожалуй, погорячилась. Та-ак! Эта серость тебе будет в самый раз!
Довольная Наташка вытянула из пакета со спецодеждой Бориса рабочий халат.
– В комплекте с хирургической шапочкой – самое оно! Мне придется нацепить синий – он поновее. Буду старшей по званию. Где мои очки с затемненными стеклами? Не ищи! Вот они, под моей марлевой повязкой. Не забыть бы новый распылитель. Как чувствовала, до дачи не довезла! – Наташка на секунду задумалась и спросила: – У тебя далеко черная спортивная сумка с эмблемой Швейцарии?
– Зачем она тебе? У нее одна ручка в отрыве. – Не в лучшем настроении из-за Димкиной вывихнутой ноги, головной боли и раздумий, я безынициативно наблюдала за торопливыми сборами Наташки.
– Ир, очнись, а? На ней же большой швейцарский красный крест! Сложим в нее реквизит, будем заметать следы. Народонаселение Анькиного дома решит, что мы из «Скорой помощи». Может быть… решит. А маски напялим сразу же, как войдем в подъезд. Заметила? Он не закрывается. Сразу поднимемся наверх. Имя соседки как-нибудь выясним.
– Может, она и есть Марина из нашей расшифровки?
Мне, наконец, удалось заставить себя встряхнуться.
– Думаю, нам не стоит ей врать. Просто попросим пройти вместе с нами в квартиру. Побегу за сумкой и остальными причиндалами. Так ты считаешь, парик не нужен?
– Не будем повторяться. Встречаемся через десять минут у лифта…
До подъезда Анны мы добрались со второго захода. Стараясь не глазеть на последствия прогремевшего позавчера взрыва. Поэтому со стороны наверняка смотрелись странновато. Шагая по пешеходной дорожке мимо застекленных лоджий первого этажа, уж слишком старательно смотрели себе под ноги. Так и дошли до угла башни, миновав нужный подъезд. На обратном пути я опять изучала асфальт, а ведомая мною Наташка держала голову строго налево – носом к фасаду дома.
В половине десятого утра желающих заседать на скамейке, отслеживая передвижение жильцов дома и оценивая их материальную обеспеченность, не было. На четвертом этаже мы и осуществили экипировку. Через пару минут выяснилось, что никто из жильцов на площадке не желал открывать по причине своего отсутствия.
– Я не очень странно выгляжу? – озабоченно спросила Наташка, пытаясь придать глазам выражение доброты и сердечности.
– Ну если только для тараканов. Едва ли они надеются на сочувствие со стороны киллеров. Их не обманешь. Перестань улыбаться под маской и строить тараканам глазки!
Наташка решительно стянула марлевую повязку под подбородок и с раздражением дернула металлическую дверь квартиры Анны за ручку, намереваясь ей что-то высказать. Дверь послушно отрылась при первых же «Да я…», и подруга переключилась на новую мысль: «Ни хрена себе… хрена…»
На какое-то время, вполне достаточное для смены тараканами места дислокации, мы испуганно застыли. Наташка с широко открытыми глазами и чуть менее широко открытым ртом. Я только с одним широко открытым глазом – на второй съехала Димкина хирургическая шапочка. Ну а мою отвисшую челюсть прикрывала и поддерживала одноразовая повязка многоразового использования. Сумка с красным крестом швейцарского происхождения невольно выпала из рук. Шлепнувшись на покрытие из линолеума, она заставила нас вздрогнуть. Димкина шапочка тут же закрыла мне и второй глаз, зато обострился слух.
Из квартиры Анны не доносилось ни звука. И я бы уверовала в то, что позавчера она в спешке забыла закрыть квартиру, если бы своими глазами не видела, как это за нее сделала Наташка. Очевидно, на подругу нахлынули те же воспоминания, только повела она себя очень странно. Беззвучно шевеля губами, ругалась, подкрепляя немую тираду закатыванием глаз к потолку и укоризненным покачиванием головы. На борьбу с остеохондрозом это не походило, и, когда Наташка в порыве отчаяния собралась хлопнуть себя по лбу, я подхватила сумку и, не боясь встречи с возможным маньяком или притаившимся в засаде нарядом милиции, юркнула в квартиру. Наташка все-таки хлопнула себя – только по бедрам. И после того, как закрыла за собой дверь на освобожденную от стопора защелку замка. Затем решительно вернула повязку в исходное положение, тогда как я свою стянула. Тем обстоятельством, что, закрыв перед уходом дверь, забыла вернуть ключи Анне, и они спокойно полеживают дома в ее маленькой сумочке, Наташка, отплевываясь, поделилась через марлевую прослойку. Я осторожно отодвинула ногой черные туфли Анны, удивившись их растоптанности. На обратном пути вполне могла бы их не заметить. Если не отфутболить, споткнусь непременно.
