– Она не одна выпала, а вместе со щеткой и средством для мытья окон, – поправила Георгиновна, – значит, случайно. Вернее, не совсем – сердечный приступ… Как же все в жизни запутано! Причем самими людьми…
3
Мы вздрогнули от скрипа открывающейся двери. Из комнаты высунулась Светкина голова, за ней подтянулось все тело.
– Ой, а я думала, мне все приснилось.
– «Будешь долго спать, все на свете проспишь», – процитировала я Наташку, перескакивая на диван к Георгиновне и хватаясь рукой за ее лыжную палку. – Пять минут назад звонил твой папа. Евгении Георгиевне нужно срочно уезжать…
– Пенсию ему в ее отсутствие не выдают, представляешь?! – довольно правдиво возмущаясь, пояснила Наташка.
– Ты приедешь к нему позднее, когда закончится следствие…
Мне невольно пришлось прерваться, хотела предотвратить возражения Георгиновны, слегка наступив ей на здоровую ногу, но забыла, какая она по счету – первая или вторая… В смысле, левая или правая. Георгиновна воспользовалась моим замешательством и заговорила. К счастью, в правильном направлении:
– Ты меня извини, деточка, что не сказала всю правду раньше. Не знала, как к этому отнесешься. Столько лет прошло… Немного позднее мы перезвоним твоему папе. Он так тебя ждет! Только очень тебя прошу, если ты узнаешь, что-нибудь о… – Она заплакала.
Наташка, всегда готовая поддержать любую слезную компанию, на этот раз сдержалась. Просто пару раз шмыгнула носом и успокоилась.
– Евгения Георгиевна, ну что вы язык оббалтываете лишними словами, вам надо срочно собираться. Если что и оставите, Светлана вам потом привезет. Светка, ты прямо как не родная! Подойди, обними, успокой в конце концов тетушку Женю. А мы поможем ей собраться. Ирина Александровна, имей совесть, уступи место Светлане.
Я сделала это с достоинством, а чтобы родственницам было о чем поговорить, протянула им пачку фотографий. На снимке студенческой группы Светка интуитивно угадала своего отца. Правда, до этого она долго рассматривала второе фото Эдуарда Георгиевича – вместе с сестрой. Георгиновна восхищалась Светкиными детскими фотографиями и удостоилась чести увезти их с собой.
Мы с подругой носились по комнатам, время от времени возвращаясь к Георгиновне с целью контроля беседы и предъявляя ей для опознания вещи:
– Ваши?… Не ваши?
В основном были «не ваши». И правильно. Зачем Георгиновне футболки и трусы Тимофея?
– У меня билет на завтра, – тихо просветила нас Георгиновна. – На девять утра.
– О-о-о! Мы не успеем собраться. Светка, не торчи поплавком, надо достойно проводить твою тетю. Сбегай-ка на свободу, в универсам, за московскими конфетами. Что там еще положено привозить из России? Водку? Эдуарду Георгиевичу нельзя. Вдруг она подпольного разлива. Черную икру? Она наверняка самопальная. Мама дорогая, как наша родина обносилась! Ладно, ты – дочь, сама разберешься.
Взволнованная Светка, так и не успевшая после сна сказать что-нибудь вразумительное, с готовностью отправилась на выход. Новообретенная тетя еще ассоциировалась у нее с ролью помощницы по хозяйству, которую она всегда немного побаивалась. Перестройка отношений требовала более тщательного осмысления факта родства. Георгиновна, не покидая дивана, отчаянно протестовала против ухода племянницы.
– Да помолчите вы, тетя! – осекла ее Наташка. – Светлана Эдуардовна, стой! Тебе что, коммунизм приснился? Деньги еще что-то значат в нашей жизни. Или опять в камеру захотела?
Не помню, какой по счету раз Наташка порылась в своей сумке. На свет появился конверт с деньгами, откуда она выдала Светке пять тысяч.
– Это командировочные из фонда Серова. Считай, что твои личные. Но не забудь потом расписаться у меня в их получении.
Светлана ушла, и стало очень тихо. Наташка продолжала открывать и закрывать сумку, я внимательно следила за полетом неизвестно откуда появившейся мухи. Траектория, характер и беззвучность полета этой недоделанной птицы мало чем отличалась от полета НЛО. Шарахалась из стороны в сторону под немыслимым углом. Через минуту тишина стала невыносимо напряженной, поэтому, когда из уст Георгиновны вырвалось: «Спасибо вам, не знаю даже, чем смогу вас отблагодарить. И еще: у меня на самом деле нет билета на завтра», мы облегченно вздохнули и разговорились. А кто о чем. Георгиновна о том, что никогда нас не забудет, Наташка о собаке, которая скоро перестанет ее признавать, а я о муже, который непременно оторвет мне голову, если заявится неожиданно.
– А что мы вообще сидим без дела? Надо попробовать заказать билет на самолет. Вам куда, Евгения Георгиевна?
– Сначала к брату в Цюрих.
Наташкино упорство не знало границ. Через три часа у Георгиновны на руках был авиабилет на утренний рейс до… Лондона, – собственно, где и проживала новоявленная Светкина тетка.
Обе родственницы на всякий случай ночевали у меня. В семь утра мы проводили Георгиновну в Шереметьево. На обратном пути не обращали внимания на расстроенную отлетом тети Светку, мысленно находящуюся то рядом с ней в самолете, то рядом с отцом в Цюрихе. Город, который ассоциировался у нее исключительно с понятием «Швейцарский банк», мешал ей четко представить родные черты отца. Светка без перерывов ревела и довела меня до того, что я принялась ей вдалбливать: никаких родственников за границей у нее нет. Она ожесточенно сопротивлялась, ссылаясь на доказательство – фотодокументы. И отчаянно махала этими фотодокументами перед моим носом. Бывают же непонятливые люди!
– Светлана Константиновна! – повысила на нее голос Наташка. – Ты своей тупостью мешаешь мне правильно оценивать обстановку на дороге. Я же все-таки за рулем. А дурной пример – он очень заразительный. Кончай реветь и кулаками махать. Заткнись и слушай. Раз Ирина говорит, что у тебя за границей нет никаких родственников, значит, надо придерживаться этого мнения.
– Да! – подхватила я монолог подруги. – Заткнись, значит. Никто не крал у тебя заморского отца и тетю. Просто с их упоминанием надо немного повременить. Недолго – до конца следствия. Вот зайдет оно в тупик, тогда и станешь Светланой Эдуардовной. Ну скажи мне на милость, зачем твоей тете интригующие вопросы следователя?
– А при чем тут моя тетя?
– Ты помнишь, откуда у тебя появилась бутылка отравленного вина, дождавшаяся в конце концов своей жертвы?
– Не только не помню, но и не знаю. Скорее всего, она осталась после поминок или появилась в то время, когда мама была жива. В кладовой еще две бутылки шампанского стояли и полторы бутылки водки.
– И банка соленых огурцов. Тебя спрашивали, кто был на годовщине… в смысле на поминках?
– Ну да. В квартире осталась мамина записная книжка, где были телефоны ее близких подруг, я всех назвала.
– Надеюсь, имя тети ты не упоминала?
– Нет. Как-то в голову не пришло. Я же ее не приглашала. Она уже к концу печального мероприятия подошла, все собирались разъезжаться. Да про нее даже мамины подруги не вспоминали. За общим столом она не сидела.
