– Не хочешь – не делай, – лениво заявила Наталья. – Киселя позови, он и заменит.
– У Киселя сегодня свободный день, – вздохнул Даня, орудуя стамеской. – А зачем вам вообще нужно менять хороший замок?
– Чтобы не пускать в номер горничную. Кстати, не знаешь, что это за безалаберная девица?
– Эта девица – женщина. Мария Андреевна. Она из деревни приезжает. У нее муж инвалид. К вашему сведению, горничная очень честный и порядочный человек. На чужое не позарится. Зря вы ее так обижаете. А что у вас пропало?
– Ничего, – чувствуя неловкость после слов Даниила, ответила я. – Скорее наоборот – лишняя мебель появилась, например, холодильник.
– Это не мебель, а бытовая техника. Она во всех номерах имеется. Ваш просто доукомплектовали. Тогда в чем дело?
– Ты что, считаешь нас ненормальными бабами из бомонда? – уперла руки в бока Наташка. – Ир, зачем ты тут распинаешься про мебель? Молодой человек, а как вы, не затрагивая вашу порядочную Марию Андреевну, которая единственная имеет вторые ключи от нашей комнаты, можете объяснить появление на вот этой стене… – Наташка с негодованием указала на место над камином и… помянула маму. Данька открыл рот и выронил из рук стамеску, я – новый замок с ключами. В первый раз не на свою и не на чужую ногу. Портрет Полины по-прежнему висел там же, где и ночью.
– Хрень какая-то, а? – обернулся Данька к нам за поддержкой. – Вчера сам лично оттаскивал эту картину в кладовую, зачем ее к вам перевесили?
– Ну, ты тупой! – психанула Наташка. – Тебя ж потому и просят врезать в дверь новый замок, чтобы эта картина забыла сюда дорогу. Можешь сейчас же унести ее в кладовку?
– Не-а… Ключей нет. Они у Ольги Леонтьевны…
– Ну так найди ее! А мы эту Полину здесь покараулим.
Данька выскочил из комнаты, даже не удосужившись поднять стамеску. А мы с Наташкой стянули картину со стены и, приладив ее на каминную полку, принялись старательно изучать.
Ничего сверхъестественного, на первый взгляд, в ней не было. Мы таращились на нее почти в упор. А вот на первый, так сказать, нюх, кое-что имелось. От картины исходил странный запах, похожий на запах прогорклого масла. Мне это не понравилось. Я поморщилась и отошла, на расстоянии продолжая вглядываться в лицо героини. Наташка последовала моему примеру. И чем дольше мы изображали из себя истинных знатоков и ценителей живописи, тем больше нам открывалось в портрете. В этом своеобразном культурном соревновании мы старались казаться одна образованнее другой.
– Рожков говорил о какой-то тайне в глазах героини, – пробормотала я. – Но кроме грусти я ничего не вижу. Или вижу?
– Вот как раз под «грустью» эта тайна и спрятана, – авторитетно заявила Наташка. – Вторым слоем. Смотри, как удачно падает свет на левую руку амура, а лилия в руках Полины мне не нравится. Какая-то вялая, неживая…
– Значит, ее давно сорвали. В данном случае художник проводит аналогию с загубленной жизнью героини. Сломленная разбитой любовью девушка увядает так же, как лилия. Прощаясь с любовью, с тоской взирает на восход солнца. Может быть, последний в своей жизни… Нет, не последний. Она же не один раз позировала мастеру. Если, конечно, он не писал картину по памяти, а не с натуры. А купидон на часах, фарфоровый и бездушный, уже облюбовал новую жертву. Ну это понятно. Найти душу там, где ее нет, невозможно, даже обладая незаурядным воображением. Странное, однако, у ангела личико… Я бы сказала, не детское. И такое злое, сосредоточенное.
– Сказывается отсутствие хорошего воспитания. А кому было воспитывать бедняжку? Ни мамы, ни папы…
– О! Явная промашка художника! Наталья, ты когда-нибудь видела у ангелов лук под углом почти в девяносто градусов?
– Да я и ангелов-то практически не видела. Надо же… Интересный лук. Словно у дельтоплана нос отпилили. Нет, пожалуй, больше похож на арбалет. Как только ты углядела! Ну да, часы с амуром – маленькая деталь картины, лук как тоненькая ниточка, а стрела прямо пугает. Посмотри на часы. У них там с Полиной теперь вечно половина шестого. Ну а насчет промашки художника… Не считай себя умнее его. Даже если ты почти на три века старше этого мастера. С возрастом, знаешь, бывает и дуреют.
– Не все. Мне, кажется, эта картина неправильно стоит. Если Полина смотрит в окно…
– Что-то мне стало не по себе. По-моему, она уже и на нас косится. Ну точно! На меня так и повеяло могильным холодом. Чувствуешь дуновение?
Из упрямства мне хотелось возразить, но я и в самом деле ощутила, как по ногам прокатилась волна холодного воздуха. Наташка мгновенно перевернула портрет «носом» к стене.
– Я прямо кожей ощущаю здесь чужое присутствие. Нет, надо ставить вопрос ребром: либо мы уезжаем, либо…
– Решено. Я продаю эту картину. – Спокойный голос Ольги никак не вязался с ее слишком взволнованным видом. Мы и не заметили, как она вошла. – Эта хранительница дворцовых тайн и чьих-то откровенных издевательств меня достала. Даня, возьми картину, относим ее в двадцать шестую комнату, господину Дятлову. Пусть забирает.
Наташка даже руками всплеснула:
– Да ты с катушек слетела! Что значит «пусть забирает»?! Этот портрет бешеных денег стоит! Так. Ира, надевай туфли, идем торговаться. Рожков говорил, сколько он приблизительно может стоить?
Ольга кивнула и неуверенно взглянула на Даньку.
– Ладно. Стоимость обсудим у Дятлова, если он, конечно, оклемался. Не сойдемся в цене, будем торговаться. До момента окончания торгов «Полина» поживет у антиквара. Уж он-то ее из своих лап не упустит, правда Ирина?
Я согласилась. Тем более, что была уверена – Вадим Алексеевич приехал в этот дворцовый пансионат исключительно ради картины.
– А что с ним? – по дороге на второй этаж поинтересовалась Ольга.
– Мы же тебе на него жаловались! Перепил и перегулял, – коротко пояснила Наташка. Я даже не удивилась. Иногда мы не только говорим в унисон, но и мыслим одинаково. Зачем будоражить и без того расстроенную и замотанную Ольгу Леонтьевну?
На двери двадцать шестого номера по-прежнему висела табличка: «Не беспокоить!»
– Уже почти три часа! К трем Дятлов записан на прием к ясновидящей, – напомнила Наташка. – Надо будить. Он нам еще спасибо скажет.
Подруга удостоила Даниила царственным взглядом, велела отдать картину и от имени Ольги Леонтьевны отправила парня на все четыре стороны. Неизвестно, в каких именно выражениях господин Дятлов предпочтет высказывать благодарность. Недопустимо, если при подчиненных будет затронута пусть не честь, так достоинство директора пансионата.
Прислонив художественное полотно к стенке, Данька с удовольствием откланялся. Ольга осторожно постучала в дверь и призвала антиквара проснуться. Он не желал. Впрочем, как пояснила я, желание вполне могло расходиться с возможностями. Украденная им из нашего холодильника бутылка водки наверняка их парализовала.
