Я презрительно хмыкнула. Димка и не заметил, как окольным путем возвел себя в ранг дважды незаменимого. И по работе, и по жизни, а я так и осталась представительницей бабского сословия, пристегнутой своей незаменимостью к его ноге. Это заставило меня пойти на легкий шантаж. Не вставая с дивана, я соединилась с шефом по мобильнику и сухо заявила, что с тринадцатого сентября мне нужен краткосрочный отпуск сроком на шесть дней, для отдыха. Иначе рискую потерять свою индивидуальность, а следовательно, и незаменимость.
– Ефимова, мой тебе совет, похмелись, а потом плотно закуси и выспись. Выспишься, хорошенько подумай над тем, что ты сейчас сказала. – Максим Максимович отключился.
Мельком отметив напряженное внимание на лице супруга (надо же, он способен не только говорить, но и слушать! Вернее, подслушивать), я еще раз прозвонилась Максу и вежливо повторила свою просьбу.
– Та-а-ак! Ефимова, за ту рабочую неделю после отпуска, из которой ты выпросила у меня два дня…
– Полтора!
– С начальством не спорят! Два дня на свадьбу чужого тебе, а мне и подавно, сына – переутомиться ты не могла. Не считай себя незаменимым человеком. Не хочешь внимать совету доброжелателя-начальника, подавай заявление об увольнении. Но перед этим все-таки проспись! Почему без стука!!! – заорал шеф на не вовремя подвернувшуюся жертву и опять отключился.
Я широко улыбнулась окаменевшему любимому и, зевнув, сообщила:
– Тебе повезло. Я все-таки еду в Скандинавию. Завтра завезешь Максу мое заявление об увольнении. Он клялся, что я отправлюсь в поездку только через его труп. Надо же! Еще совсем молодой. А что делать?! Увы, я действительно незаменима. Ты уж как-нибудь отговори его от суицида. Все равно увольняюсь.
А пару часов спустя, провожая погрустневших Леши-ка с Оленькой в Шереметьево, мы с зареванной Наташкой не только смирились с мыслью о предстоящем туре, но и серьезно опасались за его срыв. До последнего момента сомневались, что туроператор успеет оформить визы, их мы должны были получить прямо у вагона.
Четыре оставшихся до поездки дня я «пахала» в полторы смены. Куча незавизированных проектов договоров, неоплаченных счетов, встречи со строптивыми покупателями и хитрыми поставщиками, технические сбои в работе предприятия вымотали так, что я все больше склонялась к мысли об увольнении. С ней и засыпала, и просыпалась. Максим Максимович, тещу которого Димка положил на обследование к себе в хирургическое отделение (своеобразная форма моего недельного выкупа), был почти счастлив. Еще бы! Получил временную передышку и от взваленной на мои плечи работы, и от назойливого присутствия дома самой дорогой родственницы. Я же возвращалась домой в таком неуравновешенном состоянии, что шатало от усталости.
Утро пятницы тринадцатого сентября началось с надежды на светлое будущее. Алена, выбрав мне в дорогу новую удобную спортивную сумку, порекомендовала не брать с собой кучу шмоток. Всех все равно не перещеголяешь. На этом мое участие в сборах и закончились. Позвонил Максим Максимович. Тоном, не допускающим возражений, приказал временно забыть о предстоящей поездке и немедленно прибыть на рабочее кресло. Не сговариваясь, на него свалились различные неприятности. Каждая в отдельной оригинальной упаковке: представители санинспекции, ветнадзора и, до кучи, пожарная команда. Пожар случился в жилом доме на соседней, граничащей с предприятием территории, но руководству пожарной инспекции пришло в голову заодно проверить действующую систему противопожарной безопасности и у нас. Так получилось, что в дорогу меня собирали дочь и Наталья. До вокзала с вещами жену доставили Борис и мой сын, а я, не успев попрощаться с мужем и стряхивая с себя проверочную шелуху отбитых замечаний, принеслась туда за семь минут до отправления поезда. Со строгим макияжем на лице, в темно-синем деловом костюме с белой блузкой и черных туфлях на шпильке – наряде, в котором отбивала атаки комиссий. Поезд, толпа отъезжающих и провожающих, равно как и вся общая вокзальная атмосфера, к этому совсем не подходили. На платформе я выглядела инопланетянкой, народ не желал расступаться, а мои извинения за толчки и тычки, щедро раздаваемые направо и налево со ссылкой на то, что опаздываю на посадку, вызывали нездоровый интерес. И нездоровые эпитеты. Ясное дело, в таком виде, да еще и без вещей, на поездах дальнего следования не раскатывают.
Прикинув, что до десятого вагона бежать далековато, а времени в запасе практически нет, осталось меньше двух минут, я решила экономить силы. Прекратив извиняться и стиснув зубы намертво, ринулась в самую середину толпы, веселящейся у восьмого вагона, рассекая ее на две неравные части. Буквально тут же мне вручили здоровый пластиковый стакан с переливающимся через край шампанским. Какой-то долговязый тип, не помню, во что одетый, схватил меня под руку, застопорив мое стремление бежать дальше, пожурил за опоздание и предложил быстренько выпить за отъезд Шурика и Маечки. Я поняла, что до десятого вагона уже не добегу. Потому что не смогу «быстренько» выпить шампанское. И в лучшие-то дни не жаловала этот шипучий напиток. Но тут пришла в голову спасительная мысль: следует постараться запрыгнуть хотя бы в этот вагон, вслед за собирающимися отъезжать Шуриком и Маечкой. Надо полагать, именно они, радостно отцепляя от себя дружеские руки провожающих, боком пытались пробиться к площадке тамбура, в котором громкими возмущенными криками об отправлении поезда надрывалась проводница. Женщина грозила закрыть дверь вагона. Захватанная серая футболка Шурика приобрела дикие безразмерные очертания. В нее влез бы еще один Шурик, и им вдвоем не было бы в ней тесно. Проводница напрочь заглушила мелодичный, хорошо поставленный голос диктора, впрочем предупреждавший о том же самом, только более длинной и несравненно более вежливой тирадой.
Отхлебнув для храбрости глоток теплого шампанского и стараясь не терять из виду Маечку и Шурика как ориентиры, я прошлась по чьим-то ногам, вызвав отчаянные вопли их обладателей. Впрочем, вопли можно было расценить, как прощальные страдания от разлуки с Маечкой и Шуриком. И в последний момент увидела в дверях вагона Наташку. Подруга, точно кукушка, выскакивала из-за форменной фигуры проводницы и, бесцеремонно отталкиваемая ею назад, снова скрывалась.
Кончилось тем, что меня под дикие вопли Наташки, обещавшей увольнение всему составу Управления Октябрьской железной дороги, благо у нее в прошлой жизни дядя был начальником этого управления, все-таки втянули в щель, образовавшуюся между дверей вагона и дрогнувшей рукой проводницы. Как раз в тот момент, когда поезд мягко тронулся. Под брызги шампанского. Я так и не выпустила из рук смятый пластиковый стаканчик, на дне которого еще плескался божественный напиток. На кого из друзей молодой пары пролилась основная часть, осталось неизвестно. Впрочем, как и ответ на вопрос, с чего мне взбрело в голову, что у нас билеты в десятый вагон. Следовало поблагодарить шумную тусовку, вовремя остановившую меня от лишнего пробега к десятому вагону и обратно.
Не сразу дошло, что сказочное путешествие началось. Наташка с трудом отняла у меня смятую тару. Добром отдавать стакан я не хотела. Помог железный довод: с друзьями положено делиться. И плохим, и хорошим. И она очень благодарна мне за то, что я и о ней позаботилась.
