– О! Нарисовался! Ему бы пыльным мешком накрыться и сидеть в темном уголочке. А он, гад, еще издевается! – Я сразу и не поняла, что эта тирада относится к телефонному анониму. – Не знаешь, с кем связался, коз-зел! – остановившись, крикнула она в обозримое пространство. И только потом испугалась: – Может, нам прямо сейчас рвануть в милицию, а? Хотя что она сделает, если уж сразу не нашли… Никак не пойму, за что нам это испытание? За свои же деньги! Лучше бы я себе новый костюм купила.
Мы почти уже догнали группу. Она постепенно втискивалась в двери старенького домика – краеведческого музея. Последними стояли Лешик, Алена и Костаки. И тут меня осенило! Лешик говорил, что Костаки закончил юрфак. Может быть, стоило посоветоваться с ним? Я критически оглядела Константина и поняла, что полного доверия он не внушает. Но на убийцу тоже не очень похож. Эта мысль позволила немного успокоиться и отвлечься на экскурсию.
А отвлечься было на что. Во-первых, экскурсовод. Нет, не новый. Все та же милая блондинка. Не заученный рассказ об экспонатах, монотонно повторяемый из раза в раз, а целое историческое повествование с разными живыми оттенками чувств, объединенных истинной любовью к своему маленькому городку. Во-вторых, сами экспонаты. Как бы это сказать поточнее… Одушевленные, что ли. В том плане, что за ними виделись реальные люди и реальные события.
Время от времени и я, и Наталья смотрели не на музейные ценности, а на экскурсантов. Честное слово, из всех членов нашей группы подозрительное поведение можно было приписать только двоим: мне и Наташке. Все остальные вели себя безукоризненно. Груз столетий придавил уличную безмятежность. Не удивительно, что радостное приветствие припозднившейся вместе с супругом Любочки прозвучало в тихом зальчике громом среди ясного неба. Все как будто проснулись. Кое-кто яростно зашикал на нее, а заодно и на нас. Молчавшие, в свою очередь, стали одергивать шикающих. В результате возник гвалт. Пока не раздался командный голос Наташки: «Хватит орать!» С этого момента гвалт стал постепенно снижаться до уровня шикания и в конце концов сошел на нет. Экскурсия плавно перетекла в кузницу. Настоящую! С настоящим молодым, хоть и с бородкой, – кузнецом. Не зря встретившиеся нам интуристы восторженно лопотали об огромном впечатлении. Представьте себе полумрак. Кузница освещена только пламенем горна. Сполохи огня пляшут на стенах, выхватывают из полумрака отдельные фрагменты и освещают одухотворенное лицо красавца-кузнеца, ловко орудующего молотом. Под его неторопливый рассказ куются обереги. Зрелище завораживающее! И в это время кто-то с силой толкает меня к наковальне. Спасло от падения и, скорее всего, от несчастного случая то, что с одной стороны меня крепко держала под руку Наташка. С другой стороны я капитально была зажата Любочкой. Не успевшая ничего понять подруга удивленно прошипела:
– Ты куда?! Успеем купить обереги. На всех хватит.
Я попыталась оглянуться, но не смогла. Положение зажатости не позволило. И почему у людей голова не может поворачиваться на сто восемьдесят градусов, как у совы? Впрочем, у совы она вообще ходит по кругу. Оборот – триста шестьдесят градусов. Вот и гадай теперь, был ли толчок случайным?
Пока шли к музею Петра Смирнова, Любочка похвалилась приобретенными сувенирами: штук десять разнокалиберных мышек и три смешные кошки.
– Подарю своим воспитателям, – любуясь на сувениры, проворковала она.
– В детской колонии? – машинально, не задумываясь, спросила я. И испугалась. В ответ раздался громкий хохот Любочки:
– А что, оригинально! Ну как нельзя соответствует моему детскому садику. – Любочкин муж, семенивший сбоку от тропинки, радостно захихикал. У входа в музей пришлось притормозить – не вышла группа иностранцев. – Да их теперь оттуда палкой не выгонишь, – миролюбиво проронила Любочка. – Семен! Узнай-ка, долго мы тут на крылечке торчать будем? Совсем забыла про медсестру и поварих, – доверительно сообщила она нам. – Обидятся, если без мышей оставлю.
Так мы уяснили, что Любанин муж имеет человеческое имя – Семен, на которое отзывается. Успешно осваивающий тернистый путь к званию человека, он команду понял с полуслова. Женушка еще не успела договорить, а он уже наверху беседовал с экскурсоводом. И тут я поймала на себе чей-то пристальный взгляд. Бывает такое – не видишь, но чувствуешь, как тебя буравят взглядом. Резко повернув голову, я успела перехватить острый взгляд Киллера. Застигнутый врасплох, он сразу же отвел глаза в сторону – на лопату, одиноко торчавшую у стены музея «Смирновской» водки. Теперь уже я не сводила с Киллера глаз. Лопата ему явно надоела, он осторожно взглянул в мою сторону. Я вовремя уставилась на обереги, зажатые в собственном кулаке. Теперь Киллер стал буравить взглядом Алену. Физиономия приобрела задумчивое выражение. Пришлось демонстративно шагнуть к ничего не подозревающей дочери и загородить ее собственным телом. Все-таки полезно иметь сорок восьмой размер. Может, этот тип и толкнул меня на наковальню? Больше и подумать не на кого. Хотя… Этот Костаки. В нем тоже многое настораживает. Вот, кстати, сам факт поездки: у человека есть семья – жена и маленький ребенок. Ну, положим, приобрести путевки на всех дорого. Но как-то странно ехать отдыхать самому. Причем он явно ищет компанию. И не чисто мужскую. Прилепился к Алене. И Лешка ушами хлопает! Во веселится! Троица задорно обсуждала вопрос о возможном захвате музея водки иностранцами. Окружающие охотно делились своими замечаниями, а также предлагали идти на прорыв. Кто-то уверенно заявил, что без закуски им долго не продержаться.
На гребне всеобщего веселья я не выдержала и спросила у Костаки:
– А вы купили жене и ребенку мышек?
Он с удивлением посмотрел на меня. Глаза его при этом раз пять моргнули. Воцарилась неловкая пауза. Ответа я не дождалась, вмешалась Алена:
– Мам, ну какие сейчас мышки! Вот на обратном пути пойдем и купим. Везде полно коробейников. И дай сюда от греха подальше эти обереги. Что ты ходишь, зажав их в кулаке! Лешка, возьми ты их у нее и пихни в свою барсетку.
Я с трудом разжала кулак. Нервы!
В это время из музея вышла долгожданная группа иностранцев. В основном – за шестьдесят и старше. По нашей толкучке, мигом притихшей, пронесся вздох. Чистенькие, пожилые люди в модных джинсах и брючках со стрелочками. Легкие маечки и блузочки. Благожелательные улыбки и чувство уверенности в завтрашнем дне на лицах, тронутых морщинами. Думаю, что не меня одну поглотило чувство ущербности. С этим нашим коммунистическим долгостроем, застрявшим на фазе развитого социализма (за фазу недоразвитого – по отчетным документам партсъездов – все-таки перевалили), мы основательно обескровили нашу страну. И, как всегда, разрушив все до основания, а затем… задумавшись, что уж совсем-то все можно было бы и не разрушать, стали испытывать терапевтические способы лечения экономики. Вплоть до шоковых. Первыми не выдерживали наши старички и старушки, которые из голодного детства, пришедшегося на лихие годы Первой мировой, не успев оценить прелести юности, шагнули прямо во Вторую мировую. А чтобы не расслаблялись в перерывах на восстановление народного хозяйства и строительство коммунизма, родная партия позаботилась о репрессиях…
