Стоя на раскладной лестнице, Жозеф искал иллюстрированное издание «Басен» Лафонтена, которые заказал один желторотый юнец. Он с облегчением посмотрел на появившегося Виктора, но тот стремительно пронесся мимо него к двери.
— Мсье Легри! — отчаянно крикнул Жозеф, поняв, что его вновь оставили одного. Но ответа не последовало.
У выхода из книжной лавки жирный голубь клевал что-то на земле. Он тяжело отлетел прочь, и, проследив за ним взглядом до противоположного тротуара, Виктор обратил внимание на крупного толстяка в парадном ближайшего дома. Ему показались знакомыми эта косая сажень в плечах, посадка головы, слишком длинные волосы. Данило Дукович. Вот уж кого он не ожидал здесь увидеть. Останавливаться Виктор не стал, подумав, что этот взбалмошный тип наверняка влюблен в Таша.
Может, он следит за Виктором из ревности? И тут он вспомнил, как накануне вечером дал ему свой адрес, когда уходил из кафе «Вольпини». Вот оно что, Дукович, должно быть, пришел попроситься к ним на службу. Ну, Жозеф сумеет от него отделаться.
На залитой солнцем набережной попадались редкие прохожие. Поднявшись к Французской академии, Виктор вроде бы расслышал за спиной чьи-то шаги. Он остановился, шаги, почти сразу, тоже стихли. «Меня преследует Дукович, он точно ревнует, быть может, собирается напасть!» Он обернулся, но за спиной никого не было. Навстречу с безразличным видом шли служанки в платках и с корзинками для еды. Он пошел дальше, но тревога его уже не оставляла. Он чувствовал, что за ним следят.
Дойдя до квартала Моб, Виктор заметил у входа в трактир здоровенного детину и ускорил шаг. Сложив руки козырьком, он приблизил лицо к немытой витрине и различил во тьме какого-то типа, смахивающего на рыночного грузчика, облокотившегося на стойку. Это был не Данило Дукович. «Да я, черт возьми, с ума схожу! У меня мания преследования. Не надо было в эти дни так много есть».
Консьержка была при своих доспехах: должно быть, занималась уборкой. Двор был пуст. Виктор постучал. До него смутно доносился шум городской жизни, где-то на верхнем этаже плакал ребенок. Виктор нетерпеливо побарабанил ладонью по растрескавшейся двери, приник ухом к замку.
— Мсье Капюс… мсье Капюс, вы здесь? Это я, Легри!
Поколебавшись, он толкнул дверь. Она отворилась. Ставни внутри были полуприкрыты. Комнату оживляли лишь пронизывавшие ее тонкие бороздки света, в которых плясали пылинки.
— Мсье Капюс, это Виктор Легри из «Пасс-парту»… Есть тут кто-нибудь?
Скрежет, неуловимое движение слева от него. Виктор не двинулся с места, выжидая. Судорогой свело икру.
— Я теряю форму, — пробормотал он.
Страшной силы удар обрушился ему на плечо.
Он пошатнулся и тяжело упал. Внезапно раздалось дикое мяуканье, перешедшее в долгий вой. Что-то пронеслось мимо, убегая со всех ног. Виктору показалось, что стены комнаты рушатся на него. Сверху над ним нависла чья-то грозная тень, она надвигалась, словно ползущий по паутине паук. Виктор инстинктивно увернулся, стукнувшись головой об угол шкафа, и закрыл глаза. Кровь так стучала в висках, что он не услышал щелканья дверного замка. Боль отхлынула, и на него опустилась тьма беспамятства.
Когда он наконец разлепил веки, первое, что заметил в нескольких сантиметрах от своего лица, — пару сапог и осколки стекла. Собрав волю в кулак, он с трудом поднялся, ухватившись за край стола. В сумраке разглядел на одной из кроватей куль, прикрытый светлой тканью. Опершись о металлическое изголовье, Виктор наклонился, приподнял ткань и отпрянул, с трудом сдержав крик. Несколько мгновений он убеждал себя, что увиденное — не более чем игра света. Потом, глубоко вздохнув, быстро сдернул покрывало. Распростертый на спине, с запрокинутой головой, на кровати лежал мертвый Анри Капюс с перерезанным горлом. Кровать была вся залита кровью.
Виктора била крупная дрожь. Он не мог поверить своим глазам.
— Мак-Магон!
От этого крика волосы встали дыбом. Он так и стоял, стараясь не дышать, чувствуя, как голову словно сдавило в тисках.
— Мак-Магон! Да где же ты, котик? — причитала за дверью консьержка. — Эй, старое чучело, знаю я, вы дома! Притворяться невелика хитрость. Отдайте Мак-Магона, или… Ну погодите, я вам покажу!
Она постучала в дверь. Какое-то время стояла, замерев и ожидая ответа. Слишком долго, она стояла слишком долго. Наконец из коридора послышались ее удалявшиеся шаги.
Бежать отсюда, быстро! На воздух, к жизни. Вытянув руки перед собой, он шел наощупь. К горлу подступила тошнота. Он нащупал дверную ручку, повернул, но дверь не открылась. Еще раз повернул — тот же результат. Виктор неистово дергал ее, хотя уже понял, что оказался заперт наедине с трупом! Если он расскажет все как было, кто ему поверит?
В панике он отступил. «Поразмысли, не бросайся в огонь, выход есть почти всегда», — вспомнились ему слова Кэндзи, сказанные, когда он, еще мальчиком, смотрел на большой лондонский пожар. Выход… Окно! Рискованно конечно — там мог быть тупик, а значит, западня, и потом, его могли заметить свидетели, ведь нападавший наверняка все предусмотрел. Добраться до окна. Он споткнулся обо что-то, это были сапоги, потерял равновесие и едва не свалился на какое-то растение в стеклянном горшке, в последний момент ухватившись за спинку кровати. Его взгляд невольно сосредоточился на покрывале, прикрывавшем тело Капюса. Ему почудилось, что тот лежит в огромной стеклянной банке с этикеткой: «Обитатель улицы Паршеминери». Виктор взобрался на узкий подоконник и, обдирая кожу с пальцев, попытался отодвинуть щеколду, которую, похоже, вообще никогда не открывали. Сжав зубы, сильным ударом кулака он саданул по стеклу. «Да откройся ты, черт бы тебя побрал!» Стекло со звоном разбилось, по руке потекла струйка крови. В слепой ярости он сорвал с окна грязную шторку и обмотал вокруг пораненной руки. Под его напором источенная червями древесина дрогнула, и окно распахнулось. Он увидел двор, слева дом, справа проход. В тот момент, когда он уже выпрыгивал из окна, откуда-то появились двое мальчишек.
— Пьянчужка, пьянчужка! Мы тебя видим, ты весь в крови, вот пойдем и скажем мамаше Фрошон, что ты слопал ее кота!
Заорав страшным голосом и распугав шалунов, Виктор кубарем скатился на ворох ящиков и дальше рванул вслепую. Узенький проходик с такой низкой крышей, что пришлось нагнуть голову, за ним еще двор и улица. Он бежал, едва не сбив с ног нищего, рывшегося в мусорном отстойнике, а вслед ему несся собачий лай. Переулок вилял меж горбатых лачуг. С лихорадочно стучавшим сердцем Виктор вбежал в какую-то дверь, потуже обмотал обрывком шторы пораненную руку. Осторожно подвигал рукой — перелома не было. Виктор отряхнул редингот, одернул его, пригладил волосы. Скрип колес по мостовой, голоса, шаги — совсем близко: бульвары жили обычной жизнью. Он не раздумывая бросился туда, слился с толпой прохожих, толкаясь и орудуя локтями. Ступив на камни набережной Монтебелло, Виктор снова стал самим собой. А на набережной Конти он даже смог немного расслабиться, и долго сдерживаемые чувства прорвались наружу: губы искривились, в горле перехватило, и он разрыдался.
