— Хозяин, это ж просто сумасшедший дом! У несчастного мсье Тиама зуб на зуб не попадает! Прочтите!
Верхнюю часть полосы занимал заголовок.
КРОМАНЬОНЕЦ МЕРТВ!
Кроманьонец — жертва пчел?
Сегодня утром, в 7.30, мадам Филомена Лакарелль, уборщица по найму доисторического отделения павильона Истории человеческих жилищ, обнаружила труп мсье Данило Дуковича, проживавшего на улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Полиция вышла на след…
— Что, верите теперь? — выдохнул Самба.
Ошеломленный Виктор снова и снова и перечитывал заметку.
— Ну и дела, уже четвертого ухайдакал! — воскликнул Жозеф. — Если так дальше пойдет, мы переплюнем англичан!
— О чем это вы?
— Да о Джеке Потрошителе.
— Послушать вас, так тут прямо соревнование какое-то, — мрачно пошутил Виктор.
Вошел покупатель, Жозеф пошел его обслужить.
— Вы говорили об этом кому-нибудь, кроме меня?
— Нет. Бираму я просто сказал, что у меня проблемы. Вашего служащего я попросил прочесть мне газету, он видел, как мне страшно, но я сказал, это потому, что я на выставке работаю.
— Хорошо. На вашем месте я бы спокойно вернулся к своей работе, ни слова никому не сказав об этой истории, и ждал бы, пока все не утрясется.
— А если убийца видел меня?
— Ему не составило бы труда вас отыскать. Возвращайтесь домой. Возьмите, тут немного денег на фиакр, и если что, дайте мне знать.
Освободившийся от клиента Жозеф был уже тут как тут:
— Я его провожу, хозяин?
— Нет нужды, наш друг уже почти настоящий парижанин. И потом, вы понадобитесь мне здесь.
Разочарованный Жозеф вскарабкался на лестницу и сделал вид, что расставляет книги. Самба тряс руку Виктора, словно тот облагодетельствовал все человечество.
— Да, чуть не забыл, может, это и мелочь, но… Тот, кто вошел в пещеру перед мсье Данило, обронил вот это. Я сохранил, думал использовать ее как образец, потому что делаю серебряные этикетки и потом наклеиваю их на трости, ларчики, портсигары…
Виктор подскочил. На ладони старика блеснула золотая бандеролька от сигары.
Его сердце лихорадочно забилось.
— Вспомните точно, в котором часу вы обнаружили тело? Это очень важно!
— Что тут думать, в семь вечера мы должны были идти ужинать, после того как он переоденется.
«В семь вечера Таша была у меня», — подумал Виктор.
— До скорого! — бросил он Самбе, ринувшись вниз.
Сигара, Дукович, Таша…
«Как это я не догадался! Какой же я идиот! Каждый раз, когда думаю, что нашел преступника, его убивают. Островский, Дукович, чья теперь очередь?»
Он внимательно изучил последовательность автографов, сравнил с записями на отрывных листках «Золотой книги», которые скопировал в записную книжку. Хронологический порядок был иным, тут все выглядело так:
Первый листок. Розали Бутон. Мадам де Нантей, она же ЭЖЕНИ ПАТИНО. Трое детей. ДЖОН КАВЕНДИШ.
Второй листок. КОНСТАНТИН ОСТРОВСКИЙ. Б. ГОДУНОВ. КАРИКАТУРА ТАША. Гильермо де Кастро…
Третий листок. Двадцать росписей и КЭНДЗИ МОРИ.
Четверо уже отправились в мир иной. Оставались Таша и… Кэндзи.
Виктор опрометью выскочил из магазина и умчался, как вихрь.
На нижнем этаже редакции «Пасс-парту», в наборном цехе, линотипист в длинном черном халате управлял машиной, предназначенной для заливки литерных блоков. Исидор Гувье расхаживал взад-вперед, пожевывая окурок сигары и присматривая за тем, как метранпаж набирает последнюю корректуру. На увлажненном картоне, выползавшем из-под валика, чернели буквы, белели пустые места, рельефно выделялись заголовки.
Гувье заметил Виктора и махнул ему. Шум линотипа был так оглушителен, что он даже не попытался сказать «здравствуйте!», а только жестом предложил подняться наверх.
— Антонен Клюзель там? — спросил Виктор, когда они оказались на втором этаже.
— Нет. Могу я чем-то помочь?
— Это не так уж важно, но раз я вас увидел… Насчет того старьевщика, помните, что умер в прошлом месяце на вокзале Батиньоль. Вы тогда сказали…
— Ну да, сердечный приступ, во всяком случае, так мне объяснили в комиссариате. Сейчас я задаю себе те же вопросы. Сами видите: на выставке уже четвертый мертвец.
— Но вы были там, на вокзале Батиньоль?
— Да, с малышкой Таша, чтобы собрать побольше информации о прибытии Буффало Билла, и она сделала прекрасные наброски, да только Мариус в срочном порядке заменил мою статью, на него, должно быть, повлиял Брюммель.
[1]
— Брюммель?
— Клюзель, король репортеров, наш благовоспитанный денди. Не сомневаюсь, и вы это за ним заметили — цветок в бутоньерке, накрахмаленный галстук, с изящной небрежностью завязанный на шее, модный костюм, ему все это так необходимо, куда там! Скорее всего, это он настоял, чтобы в номер поставили его писанину о родах между небом и землей. Поясню: 12 мая некая дамочка произвела на свет девочку в одном из лифтов Эйфелевой башни, и это объявили событием века! Мне-то, старому ветерану, на такое чихать, меня если что интересует, так что-нибудь необычное, а роды, даже такие акробатические, я считаю самым обычным делом. Ну, раз так, значит, так. А что до Клюзеля, то он рано или поздно станет романистом натуральной школы. Обожает растрогать до слез какую-нибудь Маргошку.
— Так мадемуазель Херсон тоже была с вами?
— Да ведь я вам только что сказал. Молодец девчонка! Хозяин ее обхаживал было, да куда там, она не из таких. Вы наверняка видели ее картины, у нее талант, она далеко пойдет. А что это вы так любопытствуете?
— Я намереваюсь написать фельетон, а эта история заинтересовала меня с самого начала, — непринужденно ответил Виктор. — Какой марки ваша сигара?
— «Лондон».
— Гаванская?
— Нет, но все-таки не дешевая. Хотите попробовать?
— Что ж…
Гувье толкнул дверь, Виктор последовал за ним.
— Должен признать, это удовольствие мне не по средствам. Поставщик у нас Клюзель, хозяина он ими просто засыпал, любит шикануть!
Они прошли в просторную комнату, где стояли два стола среди стеллажей, набитых всяким бумажным хламом. За ширмой на круглом столике лежали туалетные принадлежности — кисточка для бритья, бритвы, мыло, кувшин. В углу громоздилась раскладушка.
Протянув Виктору ящик с сигарами, из которого тот вынул одну, Гувье продолжал разглагольствовать.
