Жозеф поставил велосипед на коврик перед дверью квартиры на втором этаже.
— Лошадка в стойле! Следите за ней.
— Danke, мсье Жозеф. Вы идете к мадемуазель Таша? Кажется, она вышла.
— Кузина приехала посмотреть Париж, — показал Жозеф на Денизу, — и будет жить в мансарде. Мадемуазель Таша дала мне ключ.
— Вы с Украины? — спросила мадемуазель Беккер у Денизы.
— Это моя кузина, — поспешил уточнить Жозеф. — Я буду ее чичероне. До скорого, мадемуазель Беккер.
Они поднялись по лестнице и остановились передохнуть на пятом этаже.
— Это хозяйка, — объяснил Денизе Жозеф. — Ее прозвали Стервятницей, потому что она вечно караулит жильцов, чтобы не сбежали, не заплатив, вот я и сказал, что вы моя родственница. Ну же, веселей, нам нужно еще на два этажа выше.
— Я привычная.
— А я нет. Я даже не поднимался на Эйфелеву башню, потому что боюсь высоты. А вы там были?
— Мне бы очень хотелось, — прошептала Дениза, — кажется, это того стоит.
— Здесь тоже есть на что посмотреть! — весело воскликнул Жозеф, открывая дверь квартиры Таша.
В мансарде было тесно. Повсюду стояли рамы и картины на мольбертах — виды крыш, обнаженная мужская натура. На убранной наспех кровати лежало множество пар перчаток, на спинках стульев висела одежда, стол был завален карандашными набросками, грязными тарелками, палитрами и кистями.
— Ничего, я все здесь приберу, мне не привыкать.
— Не слишком усердствуйте, а то мадемуазель Таша потом ничего не найдет, — посоветовал Жозеф, проходя в служивший кухней и ванной закуток. Он налил в кувшин воды, протер носовым платком два стакана и вернулся к Денизе, пристроившей свои вещи на кровать.
— Что вы там прячете? Дневник?
Девушка развернула наволочку: внутри оказалась олеография с изображением мадонны.
— Это «Дама в голубом», она меня защищает. На витраже собора святого Квентина в Кемпере была такая же. Я каждое воскресенье просила ее об исполнении желаний.
— Вы повсюду таскаете ее с собой? Не слишком удобно. Моя матушка всякий раз, когда готовит рагу, дает мне на удачу кроличью лапку…
Дениза разрыдалась.
— Не плачьте, я получаю амулет только после смерти животинки.
— Мадам, должно быть, в ярости: эта картина не моя! Она хотела отнести ее в склеп мсье де Валуа, а я подменила ее на святого архангела Михаила. Когда я убежала вчера вечером, забрала ее с собой, она и правда мне очень нравится, но я не воровка, клянусь, я верну ее.
Жозеф мало что понял из сбивчивого монолога Денизы, но решил ее утешить:
— Пречистая Дева, святой Михаил — невелика разница! — сказал он, протягивая ей носовой платок. — Вытрите глаза и перестаньте плакать, а то нос распухнет и станет похож на картошку. Устраивайтесь в этой комнате, а потом мсье Легри найдет вам место и все наладится.
Утешая Денизу, Жозеф поворачивал лицом к стене портреты в жанре «ню».
— Думаю, не слишком весело жить в Париже одной, без родных. Особенно у мадам Одетты: она часто заходила к нам в магазин и вела себя как индийская принцесса. Эта женщина совсем не подходила моему патрону. Завтра воскресенье, я поведу вас прогуляться по кварталу, на Больших Бульварах, рядом с русскими горками, будет ярмарка. А потом сходим поесть к моей маме — лучше нее никто не готовит жаркое! Любите мясо с картошкой?
Девушка кивнула и добавила растроганно:
— Вы такой милый…
— И я прочту вам первую главу моего романа.
— Вы пишете книги? Вроде «Оракула для дам и девушек»?
— Я пишу детективы.
— Вроде тех, что я видела в витрине? А как называется ваш роман?
Жозеф заколебался, он впервые открылся другому человеку. Никто, даже избранница его сердца Валентина де Салиньяк, не знал о его литературной деятельности.
— «Любовь и кровь».
— Любовь… любовь лучше крови.
— Не волнуйтесь, любви в моей книге гораздо больше, хотя кровь тоже есть: чтобы понравиться публике, приходится угождать ее вкусам.
Жозеф галантно поцеловал девушке руку, радуясь возможности проверить, какое впечатление производят его изящные манеры, на этой наивной простушке, прежде чем идти на приступ племянницы графини. Дениза стала пунцовой от смущения и после его ухода долго сидела не двигаясь.
Юноша сбежал вниз по лестнице, воображая, что обнимает Валентину. Под козырьком подъезда стоял какой-то молодой человек в темно-синей форме с букетом цветов в руке, и Жозеф весело махнул ему рукой.
Глава третья
Денизу разбудил мерный стук. С облупившегося потолка в три ведра, расставленные под несущей балкой, падали капли. Девушка влезла на колченогий табурет и открыла слуховое окно. Две сороки склевывали крошки с подоконника, но Дениза едва обратила на них внимание, завороженная простирающимся до самого горизонта морем черепичных крыш с красными и серыми столбиками печных труб.
Денизе стало холодно, и она, спрыгнув на пол, быстро оделась, убрала постель и позавтракала стаканом воды и подаренным накануне Жозефом яблоком. Его сочный кисловатый вкус напомнил ей, как однажды сентябрьским днем они с Ронаном гуляли в Нэве по лесу, объедались ежевикой и мечтали о будущем. Дениза поклялась себе, что, если разбогатеет, больше никогда не встанет к плите.
Она долго расчесывала волосы перед висевшим над раковиной зеркалом, потом послюнявила палец и закрутила на лбу локон. Интересно, понравится она этому горбатому юноше, который пообещал зайти за ней в середине дня? Он, конечно, не очень-то красив, но такой милый! Считает ли он ее хорошенькой? В детстве мать гладила Денизу по голове и звала котенком. Мадам часто называла ее неряхой, а папаша Ясент утверждал, что она тощая, как жердь. Но вот красива ли она? Ни один мужчина ей этого не говорил.
Дениза вернулась в комнату, чтобы прибрать на столе. Ее внимание привлек встроенный в стену небольшой стеллаж с книгами. Рядом с растрепанными томиками стояли красивые книги: «Милый друг», «Остров сокровищ», «Исландский рыбак». На двух сделанных сепией фотографиях были изображены Таша, рыжеволосая хозяйка мансарды, и Виктор Легри. Дениза развязала узел, достала серебряное распятие, положила рядом с изображением «Дамы в голубом» на мольберт, где стоял большой портрет обнаженного мужчины, и комната сразу перестала казаться чужой. Но потом Дениза снова поспешно убрала распятие под блузку и засунула олеографию между рамой и холстом.
Она уселась на кровать и стала перебирать разбросанные кружевные перчатки, но «обнаженная натура», ставшая укрытием для «Дамы в голубом», невольно притягивала взгляд: изображенный в три четверти мужчина тянулся к комоду за раскрытой книгой. Девушка чувствовала смущение, но не могла отвести взгляд от его тугих перламутрово-розовых ягодиц. Она прикрыла глаза и со смехом опрокинулась на спину. Неужели это хозяин книжной лавки? Она похвалила себя за находчивость: вряд ли кому-то придет в голову искать олеографию за голым мужчиной.
