— Знаю, Таша мне сказала, — ответил Виктор, разглядывая подарок. — Спасибо, Кэндзи, вещь просто изумительная!
Он осмелился произнести вслух имя любовницы, и теперь путь к отступлению был закрыт. Но его друг и компаньон ловко перевел разговор на другую тему:
— Вы наверняка удивлены моим стремительным возвращением. Я быстро разобрался с делами в Лондоне, так что не было никакого смысла бродить в густом тумане.
«Бедняжка Айрис! — подумал Виктор, вспомнив прелестное юное личико с фотографии. — Кэндзи уделяет ей слишком мало времени. Наверное, нелегко любить человека, который полностью контролирует свои чувства!»
— А вы наверняка удивились, найдя здесь Таша?
Кэндзи невозмутимо закончил письмо, поставил внизу подпись, сложил листок и только после этого ответил:
— Да.
— Все очень просто. Я… Она…
Виктором овладел неясный страх: как в детстве, когда он таскал из коробки печенье и сваливал все на собаку. Сказать правду значило поставить под угрозу согласие и взаимопонимание между ним и крестным.
— Хозяйка выгнала ее из мансарды… Мадемуазель Хельга Беккер хочет поселить там кузину из провинции.
— А разве она вправе выселять жильца, который исправно вносит арендную плату?
— Как видите… Таша останется тут всего на несколько дней, пока подыщет себе новую мастерскую.
Кэндзи улыбнулся, разгадав уловку, и надписал на конверте адрес. «Мисс Айрис Эббот» — прочел Виктор, раздосадованный, что его, как школьника, поймали на лжи. Звонок колокольчика над дверью магазина принес ему избавление.
— Пойду вниз, нужно обслужить клиента.
— Я скоро к вам присоединюсь, — пообещал Кэндзи.
К прилавку важно прошествовал мужчина в котелке с моноклем в глазу.
— Добрый день, мсье. У вас есть «Иудейская Франция» с иллюстрациями Эдуарда Дрюмона
[19]
? Я ищу это издание, но, судя по всему, тиражи распроданы.
— Зачем вам она? — поинтересовался Виктор, чувствуя, как в душе поднимается ярость.
— Чтобы быть в курсе, мсье, чтобы быть во всеоружии…
— Я торгую книгами авторов, которыми восхищаюсь, а не теми, кто сеет ненависть и искажает истину. Господин Дрюмон в этом смысле способен дать сто очков вперед всем остальным. Прощайте, мсье.
— И этот человек называет себя книготорговцем! Да вы и на бакалейщика не тянете!
Разгневанный клиент с такой силой толкнул дверь, что колокольчик захлебнулся звоном. Виктор облокотился о прилавок, испытывая облегчение оттого, что выпустил пар.
— Глупцов на земле не меньше, чем рыбы в море, — прокомментировал из своей комнаты Мори.
Виктор улыбнулся. Его старший друг ненавидит низость и всегда едко высмеивает. За это можно простить ему природное высокомерие.
Он пролистал «Пасс-парту» и наткнулся на статью о деле Гуффе. Речь в ней шла о злоключениях двух французских полицейских в Нью-Йорке и Сан-Франциско. Они безуспешно гонялись за неким Мишелем Эйро, предполагаемым убийцей гусара, расчлененный труп которого нашли в Миллери засунутым в мешок. Статью написал Исидор Гувье. Виктор вспомнил невозмутимого крепыша, с которым познакомился год назад на Всемирной выставке. Хваткий репортер когда-то работал в префектуре полиции, он может дать ценный совет.
Виктор поднялся на второй этаж со словами:
— Мне нужно отлучиться, но я скоро вернусь.
Кэндзи уже надел сюртук и заканчивал повязывать галстук.
— Уже иду, — ответил он. — Можете купить мне «Фигаро» и отправить это письмо?
Виктор взял конверт, тронутый оказанным ему доверием. Возможно, Кэндзи смирится с продолжительным пребыванием Таша в их доме? «А я смирился бы с присутствием Айрис?» — спросил он себя.
В дальнем зале «Бибулуса» на помосте сидела новая модель. Таша с удивлением узнала в ней Нинон де Морэ. Из всей одежды на той были только длинные черные перчатки. Скрестив ноги, выгнув спину и выставив вперед грудь, она была словно языческая богиня, а вокруг толпились мужчины, которым карандаш, уголь и кисти заменяли курильницы с благовониями. Стоявший прямо напротив Нинон Морис Ломье то и дело прерывал работу и подходил к натурщице с просьбой повернуть шею или закинуть руку за голову. Он был так поглощен делом, что не обращал внимания на шуточки учеников.
Таша пробиралась среди мольбертов, поглядывая по сторонам. Набросок Ломье был сделан в обычной для него манере, сочетавшей стилизованный под Энгра рисунок, ровные, как у Гогена, мазки и витражную технику клуазонэ. Сама Таша любила Ренуара и Моне, ей были интересны их эксперименты со светом, тогда как Морис Ломье был адептом тени.
Он был так увлечен работой, что даже не заметил ее появления. «Он штампует “произведения искусства” и напичкан теориями, — сказала себе Таша, — а мне необходим идеал, я хочу выразить себя».
Она достала блокнот и набросала карикатуру на Ломье. И тут он ее наконец увидел:
— На помощь, дорогая! Мне нужно с кем-нибудь разговаривать, пока я изображаю «женщину-змею», иначе сойду с ума!
Таша сделала вид, что закашлялась, чтобы не расхохотаться. Нинон тоже хихикнула и воскликнула дрожащим голосом:
— Он думает, я комок глины! С меня хватит, мне холодно, я устала и хочу есть!
Растрепанный Ломье умоляюще взглянул на нее:
— Дорогая, прошу вас, не шевелитесь!
— У меня все тело затекло, я должна размяться! Идемте, Таша…
Нинон спрыгнула с помоста, не обращая внимания на негодующие вопли художников, завернулась в жемчужно-серый шелковый пеньюар и направилась за ширму, чтобы одеться.
— Это несерьезно, Нинон! — возмутился Ломье. — Мы начали всего час назад.
— Всего! Вы терзали меня целый час! Это слишком долго. Я упаду в обморок, если немедленно не поем.
— Обещайте, что поторопитесь… — со вздохом сдался Ломье.
— Мы устроим девичник, и я вернусь, обещаю, друг мой.
— Девичник? Да они исчезнут на целый день! — воскликнул один из учеников, глядя вслед удалявшимся под ручку Нинон и Таша.
…Девушки сидели за столиком в ресторанчике на улице Толозе и смеялись, вспоминая негодование художников.
— Спасибо, что представили меня Морису, — сказала Нинон, разрезая отбивную. — Он хорош собой и довольно мил.
— Представила? Я тут ни при чем, он сам вцепился в вас, как клещ.
