— Бестолочь бездарная! Да как ты смеешь играть так дурно?! Ты должен вжиться в образ, влезть в шкуру персонажа — и ты у меня влезешь, иначе я тебя туда пинками затолкаю, ничтожество, чтоб тебя раскорячило! Если ты так будешь играть на премьере, нас забросают гнилыми помидорами, дубина! — Распекая партнера по сцене, Эдмон Леглантье яростно размахивал шляпой, и белое перо мело подмостки театра «Эшикье».
Сконфуженный Равальяк забился в кусты и снова приготовился к нападению на Беарнца.
— Господин помреж, что вы там копытами молотите?! Что вы мне лицом шевелите?!
— Мсье Леглантье, прячьтесь! Мсье Ванье идет! — донесся из-за кулисы громкий шепот помощника режиссера, и Эдмон Леглантье, услышав имя своего главного заимодавца, метнулся к суфлерской будке.
Ссыпавшись по лесенке, он в мгновение ока очутился под сценой. Топот над головой свидетельствовал о том, что его труппа тоже предприняла стремительное и беспорядочное отступление. Эдмон направился по узкому, тускло освещенному коридору, но у каморки реквизитора наткнулся на склонившуюся фигуру — кто-то, подставив ему тылы, рылся в коробе с посудой и фруктами из папье-маше.
— Темно хоть глаз коли! Кто здесь? — спросил актер, шустро определив на ощупь, что перед ним молодое пышненькое существо женского пола.
— Я, Андреа, — пискнула девушка, поворачиваясь к нему.
— Ишь ты, а у тебя аппетитные окорочка, цыпа моя! Одеть тебя в трико да выпустить к публике — в клочья порвешь галерку, в клочья, а пингвины из оркестровой ямы будут тебе бисировать, не дожидаясь сигнала клакеров! — Говоря это, Эдмон Леглантье продолжил тактильные опыты, отчего Андреа попятилась, еще попятилась и в конце концов прижалась спиной к стене. — Да ладно, не ломайся, красотуля моя, партер я обследовал, дай-ка заглянуть на балкон… Опа! Негусто, зато вроде ничего не подложено, а? Нет, все-таки недурственно, весьма недурственно… — бормотал он, лапая девицу.
Звонко прозвучала оплеуха, Андреа расплакалась, а Эдмон Леглантье потер щеку.
— Однако, потенциал есть, цыпа моя! Если перестанешь реветь по каждому поводу — точно порвешь галерку!
«Надо бы занять ее в античной комедии — в полупрозрачной накидке и пеплуме она будет хороша, — мысленно продолжил он, — только выбрать роль, где поменьше текста, — малышка у нас талантом не блещет. А вот какую-нибудь сладострастную пантомиму, да под дудку Пана, очень даже сбацает…»
— А знаешь, ты могла бы сыграть Валькирию, — добавил Эдмон вслух.
— Кто такая Валькирия? — всхлипнула Андреа.
— Этакая амазонка с голубиными крылышками на затылке. Еще она дочь бога Вотана, если тебе это о чем-то говорит.
— Путь свободен! — громогласно известил помреж.
— Подбери сопли, глупышка, я удаляюсь, но вернусь, — шепнул Эдмон Леглантье девушке.
На подмостках, перед задником, изображавшим фасад гостиницы с вывеской «Под коронованным сердцем, пронзенным стрелой», стояла открытая королевская карета, которой перекрыли путь телега с бочками и воз сена. Пока комедианты натягивали парики, Эдмон Леглантье с удовлетворением думал о том, что больше ему не придется дергать дьявола за хвост, ибо афера с акциями «Амбрекса» удалась. Он поправил свое финансовое положение, но не спешил объявлять об этом миру — иначе на него враз набросится толпа голодранцев, жадных до чужих денежек, и в первых рядах будет его любовница, эта Аделаида Пайе, которой он уже пресытился. «Заменю-ка я ее мясистенькой Андреа…»
— Выглядишь как пугало огородное, — сообщил Эдмон Леглантье актеру, представлявшему герцога д’Эпернона. — Ну-ка сделай умное лицо и прочитай мне громким голосом эту писульку от графа де Суассона.
— Вам пишет сам граф де Суассон?! — поразился тот.
— Не мне, дурень, а Генриху Четвертому! Его величество забыл дома очки, потому и просит тебя прочитать ему чертово послание, понял?
— А прочитать должен обязательно Эпернон? — с надеждой спросил Равальяк.
— Захлопни пасть, бездарь, и учи свою роль! На сей раз ты должен наброситься на меня с криком «Как в стог сена!» — не вздумай переврать слова!
Генрих IV и герцог д’Эпернон сели в карету. Равальяк, притаившись за бочкой, принялся нервно грызть ногти — он все никак не мог запомнить свою единственную реплику. Герцог д’Эпернон начал читать:
— «Ваше величество, с превеликим опозданием поспешаю ответить на высочайшую эпистолу. Разнеслись слухи, что враги королевства подстерегают вас повсеместно, и посему вы подвергаетесь престрашной опасности, появляясь среди своих подданных, ибо оные…»
Эдмон Леглантье вырвал бумажку у него из рук:
— Что за белиберда! «С опозданием поспешаю»! Одни бездари вокруг! Чертов Филибер Дюмон… — Бумажка выскользнула у него из пальцев, Эдмон наклонился за ней, и в этот миг на колесо кареты прыгнул Равальяк с воплем:
— Как в бок сена! — Он нанес два удара кинжалом, угодив в герцога д’Эпернона, а тот повалился на сиденье, вереща:
— Караул! Этот болван мне пузо продырявил! Ой, как больно-то!
Эдмон Леглантье навис над герцогом, готовый задать притворщику взбучку, но с ужасом увидел на боку комедианта расплывающееся алое пятно. И перевел недоверчивый взгляд на Равальяка:
— Ты что, спятил?
А Равальяк, отвесив челюсть, смотрел на лезвие кинжала, покрытое каплями крови. Рыжий парик сбился, явив взорам плешивый череп.
— Я не нарочно… — всхлипнул он.
— Дубина! Еще немного — и ты бы проткнул меня! — заорал Эдмон Леглантье.
— Он меня убил! — простонала жертва.
— Тут колпачок должен быть на острие, и нет его, — растерянно промямлил Равальяк, — это реквизитор виноват, это…
— Что вы языками болтаете? Бегите за доктором! — крикнула Мария Медичи.
Помреж со всех ног бросился выполнять приказание. Эдмон Леглантье между тем осторожно расстегнул пурпуэн
[59]
страдальца — на вид рана была не смертельная.
— Ну-ну, старина, жить будешь, поболит и пройдет, — заверил он герцога д’Эпернона, сорвал с себя колет, рубашку и, скомкав ее, приложил к царапине.
Выпрямившись, Эдмон поймал восхищенный взгляд Андреа — девушка вовсю таращилась на его обнаженный торс. Подкрутив усы, директор театра «Эшикье» расправил плечи и возопил:
— Мои аплодисменты, дамы и господа! Все сыграли превосходно, неподражаемо, божественно! Диалоги восхитительны, умны и изящны! Вы участвуете в создании шедевра! Браво! Бис! Остолопы бездарные, мало того что вы угробили мою мизансцену, так еще убить меня задумали? Ну ничего, я вам устрою! Во-первых, — он одарил плотоядной ухмылкой Равальяка, который невольно втянул голову в плечи, — немедленно уволить этого ротозея реквизитора, гоните его в шею. Во-вторых, разберитесь с врачом — Эпернон должен быть на ногах через час. Всё! Я устал, мне нужен отдых. — И Эдмон Леглантье с достоинством покинул зал, выпятив голую грудь.
