Таша нежно обняла его и прошептала:
— «Он принял высочайший дар ее тела как бесценное сокровище, отвоеванное силой его любви».
— Опять Золя!
— Знаешь, как он называет первую ночь своих героев? Брачная, хотя у них не было свадьбы… Я тут подумала и решила, что у нас еще все впереди.
— То есть ты… согласна? — Виктор даже сел на кровати от неожиданности и с надеждой воззрился на Таша.
— Да. Осенью, при условии, что никакой публичной шумихи вокруг этого грандиозного события не будет. Тихо, скромно, два свидетеля, семейное торжество.
— Дорогая, принимаются любые условия!
— Тогда еще два: ты опять отрастишь усы, а то Жозеф и Кэндзи по ним очень убиваются и вообще требуют соблюдения приличий. И ты навсегда забудешь о Пьере Андрези.
— Да, конечно! — радостно выпалил Виктор, незаметно скрестив пальцы.
«Улица Гизард, дом четыре — это где-то рядом с площадью Сен-Сюльпис», — успел он подумать, прежде чем снова набросился на Таша.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Суббота 22 июля
Виктор и Жозеф вышли из желтого омнибуса на перекрестке Одеон и свернули на улицу Сен-Сюльпис, отведенную без остатка продавцам предметов религиозного культа. Делая вид, что поглощен созерцанием риз, распятий, свечей, гасильников в витринах многочисленных лавочек, Жозеф лихорадочно размышлял, как бы поэлегантнее поделиться с месье Легри новостью о примирении с Айрис.
Терпение Виктора кончилось у свечной лавки.
— Что вы там разглядываете, Жозеф? Хотите устроить в «Эльзевире» полную иллюминацию?
— Да вот думаю, понравится ли вашей сестре эта лампадка, потому что…
— Потому что ваша страсть снова вспыхнула неугасимым пламенем?
— О, патрон, как вы изящно выразились, надо будет непременно…
— Непременно использовать это в вашем романе-фельетоне, полагаю? Дарю, мне не жалко. Храните свои любовные тайны, а я приберегу свои, но что-то мне подсказывает, что в ближайшее время судьба будет благосклонна к нам обоим. Идемте же, а то мы никогда не доберемся до цели.
На тротуаре у церкви Сен-Сюльпис калека продавал благочестивые картинки с наставлениями, расхваливая товар скрежещущим голосом под вялый вальсок шарманки. Вокруг фонтана с расположенными одна над другой чашами гуляли малыши под присмотром нянек, которые краем глаза сторожко следили за маневрами экипажей и омнибусов — огромных коричневых из Ла-Виллетт и маленьких зеленых с остановки перед Пантеоном. Фиакры поджидали пассажиров возле общественного сортира за пять сантимов.
Толпа семинаристов высыпала с улицы Канет, Жозеф с Виктором оказались в этом шествии замыкающими, но вскоре свернули на улицу Гизард. Здесь они протиснулись между двумя перегородившими узкую мостовую тележками, оставленными под охраной флегматичного спаниеля. Дом номер четыре оказался приземистым жилым зданием с растрескавшимися стенами, к нему притулилась лавчонка с бочками сидра и грушовки.
— Как будем действовать, патрон? — спросил Жозеф, у которого внезапно пересохло в горле.
— Не вижу иного пути, как пройтись по квартирам и расспросить жильцов про нашего галльского вождя.
— Вот уж наслушаемся! — проворчал Жозеф. — Как бы с лестницы не спустили.
— Страх — безумная птица, каковую надлежит держать в клетке, сказал бы вам Кэндзи. Вперед, друг мой! — подбодрил Виктор.
— Хорошо хоть, здесь всего три этажа, — вздохнул молодой человек.
В каждом этаже было по две квартиры. Постные лица, с опаской выглядывавшие из-за дверей, мрачнели еще сильнее, оттого что их зря потревожили, и исчезали, двери захлопывались. Никто здесь не знал Сакровира. Остались только две квартиры на третьем этаже, когда ниже на лестнице зазвучали шаги — кто-то поднимался по ступенькам, прихрамывая. Вскоре показалась женщина лет тридцати с угловатым, но симпатичным лицом, она тащила огромный тюк, обхватив его двумя руками. Виктор поспешил на помощь.
— Уф, спасибо вам, месье, — перевела дух жиличка, освобожденная от ноши, — эта лестница меня когда-нибудь прикончит. Надо признать, не лучшая идея — забиться под самую крышу, когда у тебя одна нога короче другой.
— Ку… куда это положить? — прохрипел на третьем этаже Виктор, у которого от напряжения уже дрожали колени.
— Минутку, сейчас дверь отопру… Входите, вот сюда, на стол.
Виктор скорее выронил, чем положил неподъемный тюк, как будто набитый свинцовыми ядрами.
— А так и не скажешь, что белье, даже сухое, может столько весить, правда? — вздохнула женщина. — Но мокрое и того хуже. Когда я прачкой работала, бывало спину потом разогнуть не могла. А три года назад меня угораздило свалиться в моечную машину, охромела, потом муж мой, каменщик, с лесов упал, разбился насмерть, и я стала гладильщицей на дому. Еще шью, перешиваю. Для вас уж точно расстараюсь, никто пока на мою работу не жаловался.
Виктор и Жозеф смущенно переглянулись.
— Мадам, вообще-то мы пришли, потому что ищем одного человека…
Из спальни, зевая, выбрел полуголый мальчуган с перемазанным вареньем подбородком.
— Почему ты не умылся, грязнуля? — нахмурилась женщина. — Ты хорошо себя вел?
Малыш кивнул, засунул палец в нос и уставился на Жозефа.
— Это мой Жанно. Жанно, скажи дядям «Здравствуйте»… Ну что же ты, детка? Он у меня стеснительный. Стало быть, вы ищете…
— Сакровира, — сказал Жозеф, делая вид, что не замечает, как старательно маленький паршивец показывает ему язык.
— Сакровира? Да-да, я помню его, красивый был парень и всегда веселый. Он жил на втором этаже, приехал в Париж из Отена. Но Сакровир — это, конечно, не настоящее имя, а кличка, хотя все его только так и звали.
— А какое настоящее? — спросил Виктор.
— Сам сначала скажи, как тебя зовут, — потребовал Жанно.
— Виктор Легри, книготорговец, — церемонно поклонился он. — А это мой управляющий Жозеф Пиньо.
— Очень приятно, господа, — заулыбалась женщина, — присаживайтесь, такая жара нынче. Жанно, пойди запри дверь. А я Мариетта Тренке. Хотите воды? У меня есть остывшая в миске.
— С удовольствием, — обрадовался Жозеф.
Виктор, которому не терпелось услышать про Сакровира, сердито покосился на него, но женщина уже наполняла стаканы.
— Так вы были близко знакомы с Сакровиром? — уточнил Виктор.
— Что вы, мне тогда было всего лет одиннадцать-двенадцать, а ему уж двадцать сровнялось. Но его лицо до сих пор стоит перед глазами. Высокий, ладный, глаза с поволокой, черные кудри… По правде сказать, я была в него влюблена, по-детски, конечно. Всякий раз, как видела его, так сердечко и замирало, а он надо мной подтрунивал всегда: «Опять, Мариетка, объелась конфетками?» Какие уж там конфетки? Жили-то мы бедно, я помогала матери, она тоже была прачкой и вдовой, вот так судьба повторяется…
