– И нам только осталось отыскать человека, – подхватила
Гризельда, – у которого железное алиби на восемнадцать двадцать и никакого
алиби на... да, это не так уж просто. Нельзя же узнать точное время.
– Но мы можем определить его в довольно узких рамках, –
сказал я. – Хэйдок считает, что восемнадцать тридцать – это верхний
предел, самое позднее время. Пожалуй, можно даже продлить до восемнадцати
тридцати пяти. Исходя из наших с вами рассуждений, Протеро никак не мог
проявить нетерпение до восемнадцати тридцати. Так что мы можем довольно точно
определить время, когда было совершено убийство.
– Помните, я слышала выстрел? Да, все как будто сходится. А
мне-то даже в голову не пришло. Какая досада! И все же, когда я стараюсь
припомнить, мне кажется, что выстрел был какой-то не совсем обыкновенный. Не
такой, как те выстрелы, что слышишь обычно.
– Громче? – подсказал я.
Нет, мисс Марпл полагала, что дело не в громкости.
Собственно говоря, она затруднялась сказать, что в нем было необыкновенного, но
настаивала на том, что выстрел был не похож на привычные выстрелы в лесу.
Я мог бы подумать, что она просто выдает желаемое за
действительное, если бы она только что не развернула перед нами такую четкую
картину, не обнаружила такой свежий взгляд на вещи, что я поневоле не мог не
восхититься ее умом и дальновидностью.
Она встала, пробормотав, что ей давно пора идти, но не могла
воспротивиться искушению обсудить все с милой Гризельдой. Я проводил ее к
стене, разделявшей наши владения, закрыл за ней калитку и вернулся. Гризельда
явно что-то старательно обдумывала.
– Все еще пытаешься решить тайну записки? – спросил я.
– Нет.
Она внезапно вздрогнула и раздраженно передернула плечами.
– Лен, я тут думала, думала... Кто-то смертельно ненавидит
Анну Протеро.
– Ненавидит?
– Ну да! Неужели ты не понимаешь? Против Лоуренса нет ни
одной достоверной улики – все показания против него косвенные, случайные, как
говорится. Ему вдруг взбрело в голову зайти сюда, иначе никто бы и не подумал,
что он замешан в преступлении. Но Анна – это другое дело. Представь себе:
кому-то известно, что она была здесь точно в восемнадцать двадцать, ведь и
часы, и время в письме – все прямо указывает на нее. Мне кажется, часы
переставили совсем не ради алиби, по-моему, дело не так уж просто – кто-то
хотел свалить всю вину на нее. Если бы мисс Марпл не сказала, что у Анны с
собой не было пистолета, и не заметила, что она только заглянула сюда и сразу
же пошла в мастерскую, – подумай, если бы не мисс Марпл... – Она
снова вздрогнула. – Лен, я чувствую, что кто-то страшно ненавидит Анну
Протеро. И мне... мне это не нравится.
Глава 12
Меня позвали в кабинет, когда явился Лоуренс Реддинг. Вид у
него был измученный и затравленный. Полковник Мельчетт встретил его приветливо,
почти сердечно.
– Мы хотим задать вам несколько вопросов – прямо тут, на
месте, – сказал он.
Лоуренс недоверчиво усмехнулся:
– Кажется, французский метод? Реконструкция преступления?
– Мой милый мальчик, – сказал полковник
Мельчетт. – Не надо с нами разговаривать в таком тоне. Вам известно, что
другое лицо призналось в совершении преступления, которое вы хотели взять на
себя?
Эти слова ошеломили Лоуренса, как молниеносный,
сокрушительный удар.
– Д-д-другое лицо?.. – еле выговорил он. – Кто?
Кто?
– Миссис Протеро, – сказал полковник Мельчетт, не
спуская глаз с его лица.
– Чушь! Она тут ни при чем. Она на это не способна.
Невозможно!
Мельчетт перебил его:
– Вам покажется странным, но мы ей не поверили. Могу
добавить, что и вашим рассказам мы не верим. Доктор Хэйдок со всей
ответственностью утверждает, что убийство не могло быть совершено в то время,
которое вы называете.
– Доктор Хэйдок так считает?
– Да, так что, хотите вы этого или нет, вас это оправдывает.
Лоуренс все еще сомневался.
– Вы не обманываете меня – насчет миссис Протеро? Вы и
правда ее не подозреваете?
– Даю слово чести, – сказал полковник Мельчетт.
Лоуренс облегченно перевел дух.
– Какой же я дурак, – сказал он. – Классический
дурак. Как я мог хоть на минуту подумать, что она способна...
– Расскажите-ка нам все по порядку, – предложил
начальник полиции.
– Да тут и рассказывать почти что нечего. Я... Я встретился
с миссис Протеро в тот вечер... – Он замялся.
– Об этом мы знаем, – сказал Мельчетт. – Вы,
наверное, думали, что ваши чувства к миссис Протеро – глубочайшая тайна, а на
самом деле все давно знали и судачили об этом. Неважно – теперь это выйдет
наружу, ничего не поделаешь.
– Ну что ж, если так... Надо думать, вы правы. Я обещал
викарию, – он бросил взгляд в мою сторону, – уехать, да, убраться
отсюда. Я встретился с миссис Протеро в тот вечер в мастерской в четверть
седьмого. Я ей сказал о своем решении. И она согласилась, что это единственный
выход. Мы попрощались навсегда, вышли из мастерской, и к нам почти сразу
подошел доктор Стоун. Анна взяла себя в руки и держалась совершенно спокойно.
Но у меня не хватило сил. Я пошел со Стоуном в «Голубой Кабан» и выпил немного.
Потом я пошел домой, но, дойдя до угла, передумал и решил зайти повидать
викария. Я чувствовал потребность с кем-то поговорить, отвести душу.
Служанка открыла двери и сказала, что викария нет, но он
скоро будет, а полковник Протеро уже дожидается в кабинете. Понимаете, было
неловко сразу уходить – как будто я его избегаю. Я сказал, что тоже подожду, и
пошел в кабинет.
Он замолчал.
– Дальше? – сказал полковник Мельчетт.
– Протеро сидел у письменного стола в той позе, в которой вы
его нашли. Я подошел. Он был мертв. Тогда я взглянул вниз и увидел, что рядом
на полу валяется револьвер. Я его поднял и сразу узнал собственный револьвер.
Я остолбенел. Мой пистолет! Внезапно я понял, все понял.
Анна тайком взяла у меня револьвер, для себя, понимаете, если жизнь станет для
нее невыносимой. Может быть, он был у нее с собой в этот вечер. После того как
мы расстались в деревне, она, должно быть, вернулась и... Господи! Я, видно,
совсем свихнулся, что позволил себе такое подумать. Но я так и подумал. Я сунул
револьвер в карман и вышел. И за воротами наткнулся на самого викария. Он
сказал что-то приветливое, нормальное, про то, что должен увидеться с Протеро.
На меня вдруг накатил приступ смеха. Он был такой спокойный, ни о чем не
подозревал, а я весь взвинченный – вот так встреча! Помню, я выкрикнул какую-то
чепуху и увидел, как он переменился в лице. Мне кажется, я был близок к
безумию. Я пошел куда глаза глядят, ходил, ходил и больше выдержать не мог.
Если Анна совершила страшное дело, то я несу за это ответственность, по чести и
совести. Я пошел и признался.
