Она вскочила, резким взмахом головы откинув волосы назад.
Она была ужасно перепугана.
– Что вы такое говорите?
– Из-за чего вы это сделали? Из ревности? Из ненависти к
Анне?
– О да! – Она снова откинула волосы с лица и внезапно
совершенно овладела собой. – Да, можете назвать это ревностью. Я Анну
всегда ненавидела – с того самого дня, как она приехала сюда. Строила из себя
королеву. Я забросила эту чертову штуку под стол. Я хотела, чтобы у нее были
неприятности. И были бы, если бы не вы – как вас угораздило трогать чужие вещи
на туалетном столике! И вообще, духовному лицу не подобает быть на побегушках у
полиции!
Она так по-детски обрушила на меня свой гнев, что я не
обратил на ее слова никакого внимания. В эту минуту она и вправду выглядела
несчастным, обиженным ребенком.
Едва ли ее ребяческая попытка насолить Анне заслуживала
серьезного внимания. Так я ей и сказал, добавив, что верну сережку хозяйке и ни
словом не упомяну, где я ее нашел. Девушка, казалось, была тронута.
– Вы очень славный, – сказала она. А потом, помолчав,
добавила, отвернув лицо и с трудом подбирая слова: – Знаете, мистер Клемент, я
бы на вашем месте отослала Денниса отсюда, и поскорее.
– Денниса? – Я поднял брови удивленно и слегка
насмешливо.
– Я думаю, так будет лучше. – И она смущенно продолжала:
– Мне жалко Денниса. Я и не знала, что он... в общем, мне очень жаль.
Больше мы об этом не говорили.
Глава 23
На обратном пути я предложил Гризельде сделать небольшой
крюк и заглянуть на раскоп. Мне не терпелось узнать, занялась ли этим делом полиция,
и если они там побывали, то до чего успели докопаться. У Гризельды, однако,
оказалась уйма дел дома, и мне пришлось совершить эту экспедицию в одиночестве.
Операцию возглавлял констебль Хэрст.
– Пока ничего не нашли, сэр, – доложил он. – Но по
всем показаниям это самое лучшее место для cache.
На минуту я опешил, введенный в заблуждение его
произношением – он произнес cache как «кэч», – но почти мгновенно
сообразил, что он имел в виду
[28]
.
– Сами понимаете, сэр, куда еще могла идти эта молодая
особа, раз она шла по тропинке в лес? Либо в сторону Старой Усадьбы, либо сюда,
больше некуда.
– Я полагаю, – сказал я, – что инспектор Слак счел
ниже своего достоинства просто спросить об этом молодую леди?
– Боится спугнуть, – сказал Хэрст. – Может, она
напишет доктору Стоуну или он ей – для нас всякая мелочь сгодится. А если она
почует, что мы идем по следу, прикусит язычок, и пиши пропало.
Признаюсь, я сильно сомневался в том, что мисс Крэм способна
«прикусить язычок» в каком бы то ни было смысле. Я не в силах был представить
ее молчащей – ее образ всегда связывается у меня с неудержимым
словоизвержением.
– Раз человек оказался самозванцем, положено выяснить,
почему он присвоил себе чужое имя, – поучительно сказал констебль Хэрст.
– Само собой, – согласился я.
– А ответ зарыт в этих раскопках, а иначе к чему он их затеял?
– Просто raison d'etre для того, чтобы пошарить
вокруг, – сказал я, но на этот раз у констебля не хватило познаний во
французском языке. Он сквитался со мной за это, холодно отрезав:
– Это непрофессиональная точка зрения.
– Во всяком случае, чемодана вы не нашли, – сказал я.
– Найдем, сэр. Можете не сомневаться.
– Я в этом не уверен, – сказал я. – Я об этом
думал. Мисс Марпл говорила, что девушка очень скоро вышла, но без него. В таком
случае она не успела бы дойти сюда и обратно.
– Нечего обращать внимание на старушечью болтовню. Стоит
этим почтенным дамам увидеть что-то интересное, как они про все забывают –
ждут, что произойдет дальше, и совершенно забывают о времени. И вообще, какая
женщина имеет понятие о времени!
Я часто задумывался над всеобщей склонностью к поспешным
обобщениям. Обобщения почти никогда не содержат истины и обычно отличаются
крайней неточностью. Сам-то я не в ладах со временем (поэтому и приходится
ставить часы вперед), но мисс Марпл, на мой взгляд, прекрасно чувствует время.
Часы у нее всегда идут минута в минуту, и она известна своей неизменной
пунктуальностью.
Тем не менее спорить с констеблем Хэрстом я не стал. Пожелав
ему удачи, я распрощался с ним и пошел домой.
Я уже подходил к дому, когда меня осенила одна идея. Она
возникла без видимого повода, просто у меня в голове вдруг вспыхнула возможная
отгадка.
Вы, наверное, помните, что в первый раз, когда я обследовал
тропинку, на другой день после убийства, я заметил место, где кусты были слегка
примяты. Очевидно, их потревожил Лоуренс, которого я застал за тем же занятием,
по крайней мере, тогда я в этом не сомневался.
Но я вспомнил, что мы с ним позже наткнулись на другой
малозаметный след, который, как оказалось, проложил наш инспектор. Обдумывая
все это после, я отчетливо вспомнил, что первый след (Лоуренса) был гораздо
заметнее второго, как будто там прошел не один, а несколько человек. Я подумал,
что Лоуренс обратил внимание на это место именно потому, что там уже кто-то
прошел. А если это был след доктора Стоуна или мисс Крэм?
Я даже вспомнил – если надо мной не сыграло шутку мое
собственное воображение, – что на сломанных ветках было несколько увядших
листков, а это значило, что они были сломаны задолго до нашего появления.
Я как раз приближался к этому месту. Узнать его было
нетрудно, и я снова углубился в заросли. На этот раз я приметил несколько
свежесломанных веток. Значит, кто-то проходил здесь после нас с Лоуренсом.
Я вскоре добрался до места, где повстречал Лоуренса. Но едва
заметный след вел дальше, и я тоже пошел дальше. Внезапно передо мной открылась
небольшая полянка, по которой явно кто-то недавно ходил. Я говорю «полянка»,
потому что густой кустарник в этом месте отступил, но ветви деревьев сплетались
над головой, и всю полянку можно было пересечь за несколько шагов.
По другую сторону кустарник снова смыкался стеной, и я
видел, что сквозь него никто еще не прокладывал себе дорогу. Но все же одно
место показалось мне подозрительным.
Я прошел вперед, встал на колени и развел кусты в обе
стороны. Передо мной, в награду за мое терпение, блеснула лакированная
коричневая плоскость. В радостном волнении я просунул руку глубже и не без
труда извлек из кустов небольшой коричневый чемоданчик.
