– Спасибо, что пришли. Сюда. Тут нам не помешают.
Мы вошли в крошечную комнатку, размером с клетку для кур.
Мисс Хартнелл захлопнула дверь и с видом заговорщицы указала мне на один из
трех стульев. Я видел, что она наслаждается таинственностью обстановки.
– Ходить вокруг да около не в моих привычках, – сказала
она своим жизнерадостным голосом, слегка приглушив его ради серьезности
событий. – Сами знаете, как быстро разносятся вести в нашей деревушке.
– К несчастью, знаю, – ответил я.
– Я с вами согласна. Я сама ненавижу сплетни. Но ничего не
попишешь. Я сочла своим долгом сообщить полиции, что я заходила к миссис
Лестрэндж вечером в день убийства, и ее не было дома. Никакой благодарности я
не жду, я всегда выполняю свой долг, не рассчитывая на благодарность. Вокруг
сплошная неблагодарность, такова жизнь. Да только вчера эта бесстыдница миссис
Бейкер...
– Да, да, – поспешил я вмешаться в надежде избежать
обычных излияний. – Печально, очень печально... Но вы говорили, что...
– Эти низшие классы не умеют ценить истинных людей, –
сказала мисс Хартнелл. – Я, когда навещаю их, всегда отыщу что сказать для
их же пользы. И хоть бы раз поблагодарили...
– Вы говорили, что сообщили инспектору о вашем визите к
миссис Лестрэндж, – подсказал ей я.
– Вот именно, и, кстати сказать, он меня тоже не
поблагодарил. Сказал, что сам все спросит, когда сочтет нужным, – может
быть, я не совсем точна, но смысл именно таков. Нынче в полиции служат люди не
чета прежним.
– Вполне вероятно, – сказал я. – Но вы хотели еще
что-то сказать?
– Я решила, что ноги моей больше не будет у этого
отвратительного инспектора. В конце концов, и духовное лицо может оказаться
джентльменом – хотя бы в виде исключения, – добавила она.
Я понял, что попал в число немногих избранных.
– Если я могу вам чем-нибудь помочь... – начал я.
– Чувство долга – вот что мною руководит, – заявила
мисс Хартнелл и захлопнула рот, как капкан. – Мне совсем не хочется это
все говорить. Душа не лежит. Но долг есть долг.
Я ждал.
– Мне дали понять, – продолжала мисс Хартнелл,
понемногу багровея, – что миссис Лестрэндж рассказывает, будто она была
все время дома, что она не открывала дверь потому... в общем, не хотела
открывать. Какое жеманство! Я заходила выполнить свой долг, а со мной так
обходятся!
– Она была нездорова, – мягко заметил я.
– Ах, нездорова! Не смешите меня. Вы и впрямь не от мира
сего, мистер Клемент. Эта женщина здоровее нас с вами. Так больна, что не в
силах прийти на следствие! Справка от доктора Хэйдока! Да она вертит им как
хочет – это всем известно. Так о чем это я?..
Я не сумел ответить. Очень трудно уследить, когда мисс
Хартнелл переходит от изложения фактов к поношению ближних.
– А! Я говорила, что была у нее в тот вечер. Так вот,
плюньте в глаза тому, кто скажет, что она была дома. Ничего подобного. Я-то
знаю.
– Как вы могли это узнать?
Мисс Хартнелл покраснела еще гуще. Если бы не ее
воинственный пыл, можно было бы сказать, что она смутилась.
– Я стучала, я звонила, – стала объяснять она. –
Два раза. Или даже три. Потом мне вдруг пришло в голову, что звонок испорчен.
Я с удовлетворением заметил, что она не могла смотреть мне в
глаза, произнося эти слова. Все наши дома построены одним подрядчиком, и звонки
он ставит такие, что их отлично слышно всякому, кто стоит на половике перед
входной дверью. Мисс Хартнелл не хуже меня знала об этом, но, как я понимаю,
требовалось соблюсти приличия.
– Да? – негромко сказал я.
– Мне не хотелось совать свою карточку в почтовый ящик. Это
так невежливо, а я – какая бы я ни была – невежливой быть не хочу.
Она высказала эту замечательную мысль не дрогнув.
– Вот я и подумала – обойду дом, постучу в окно, –
продолжала она, уже не краснея. – Я обошла дом вокруг, заглядывала во все
окна: в доме не было ни души!
Я прекрасно понимал ее. Воспользовавшись тем, что в доме
никого не было, мисс Хартнелл дала полную волю своему любопытству и пошла в
обход, обыскала сад и заглянула в каждое окно, стараясь разглядеть по мере
возможности, что там внутри. Она решила рассказать все мне, уповая на то, что я
проявлю больше понимания и сочувствия, чем полицейский инспектор.
Предполагается, что духовный пастырь, по крайней мере, толкует спорные случаи в
пользу своих прихожан.
Я не высказал никакого мнения. Я только спросил:
– А в котором часу это было, мисс Хартнелл?
– Если память мне не изменяет, – сказала мисс
Хартнелл, – около шести. Я пошла прямо домой, пришла минут в десять
седьмого, около половины седьмого пришла миссис Протеро, доктор Стоун и мистер
Реддинг остались ждать снаружи – мы с ней говорили про луковицы. А в это время
бедняга полковник лежал убитый. Как печален этот мир!
– Порой он достаточно неприятен, – сказал я и
встал. – Это все, что вы хотели мне сказать?
– Просто подумала – это может пригодиться.
– Может, – согласился я.
Не вступая в дальнейшие обсуждения, что немало разочаровало
мисс Хартнелл, я распрощался.
Мисс Уэзерби, к которой я зашел после мисс Хартнелл,
встретила меня в некотором волнении.
– Дорогой викарий! Как вы добры, право! Вы уже пили чай?
Правда не хотите? Дать вам подушечку под спину? Как это трогательно! Вы пришли,
как только я вас позвала. Вы себя не жалеете ради ближних.
Пришлось выслушать еще много чего в этом же роде, но наконец
мы все же подошли к главной теме.
– Поймите, пожалуйста, что у меня сведения из самых надежных
источников.
В Сент-Мэри-Мид самым надежным источником всегда является
чужая прислуга.
– Вы не можете мне сказать, от кого вы это слышали?
– Я дала слово, дорогой мистер Клемент. А честное слово для
меня святыня. – Она приняла чрезвычайно серьезный вид. – Давайте
скажем, что мне начирикала птичка, ладно? Так будет спокойнее, не правда ли?
Мне очень хотелось сказать: «Чертовски глупо!» Жаль, что я
удержался. Хотелось бы посмотреть, как это подействует на мисс Уэзерби.
– Так вот, эта маленькая птичка сказала мне, что она видела
одну даму, которую я называть не стану.
– Стало быть, видела еще одну птичку? – поинтересовался
я.
К превеликому моему удивлению, мисс Уэзерби покатилась со
смеху и игриво хлопнула меня по руке со словами:
