— Тебе уже замуж пора, совсем большая девочка, а ты играешь в куклы. Ты слишком часто лазаешь в тайник. Скоро все слуги об этом узнают. Секрет Полишенеля.
— Что такое Полишенель, папочка, — спрашивает пятилетняя Лиза. — Это шиншилла?
— Подрастешь — узнаешь, — добродушно журит Калитин. — Но чтобы больше я не видел твоих игрушек в тайнике.
— Хорошо! Их там не будет. А ты подаришь мне мамины украшения, когда я вырасту?
— Если ты повзрослеешь, Лиза. Ты будешь самой прекрасной невестой, ты будешь венчаться в самой красивой церкви. И ты будешь самой счастливой.
Может быть, после этого он и показал своей юной дочке прекрасный изумруд Лукреции, который после таинственным образом исчез. Как несправедливо иногда распоряжается жизнь. Однако в наших силах попытаться исправить содеянное ею. Пусть и спустя десятилетия, Елизавета Никитичина вновь увидит блеск фамильных бриллиантов.
Где же этот тайник? Помнится, она говорила о библиотеке и небольшой плите возле стены. Поди теперь найди эту самую библиотеку, когда ни книг, ни стеллажей здесь не осталось. Что ж, воспользуемся методом тыка — будем переходить из комнаты в комнату и искать эту самую плиту. Надеюсь, хоть она-то сохранилась. Я свернула в своем любимом направлении — налево. В первом зале были сложены ящики и лежали доски, валялись банки с краской. Неужели усадьбу действительно решили отремонтировать? Плиты здесь не было, впрочем, как и во втором и третьем залах.
А в четвертом… Сначала я поскользнулась на чем-то липком. И только приглядевшись, поняла, что поскользнулась на крови.
Он лежал в углу, как раз на той самой плите, которую я так долго искала. В груди у него торчал нож. Мертвого Ваньку я не видела, поэтому не знаю, было ли много крови. Тело Мендельсона находилось в воде. Почему же сейчас так много крови, уже почти черной, застывшей темных плитах.
— Он сопротивлялся. Но я оказался сильнее. Награда нашла своего героя. Не так ли, Стефания Андреевна?
ГЛАВА 23
Мне не нужно было поворачиваться, чтобы узнать этот голос. Почему я не удивилась? Наверное, в глубине души я знала: за всей этой истории может скрываться только один человек. А ведь был момент, когда он мне искренне понравился.
— Повернитесь. Только медленно. и чтобы я видел ваши руки.
— Вы боитесь женщины?
— Я боюсь оружия. Видите ли, оно может выстрелить и поранить меня. А я личность уникальная, жаль, если мир лишиться моей силы.
Все та же ирония. Господи, ну почему я была такой слепой? Взгляд упал на ботинки моего собеседника.
— У вас хорошая обувь. Насколько я понимаю, она сделана из кожи крокодила?
— Угадали. Вы даже недавно познакомились с хозяйкой этой кожи.
— Вы убили Фару? — ахнула я, жалея несчастное животное больше, чем мертвого человека, лежавшего в углу.
Сергеев холодно улыбнулся:
— Она меня разочаровала. Впрочем, как и ваш бывший муж, господин Иванов, а также не безызвестный вам господин Мендельсон, и лежащий здесь господин Непарада. Тоже своего рода господин. Компания мелких мошенников и подлецов. Согласитесь, у меня неплохой удар. Удар Чезаре Борджиа. Одно движение, и следует точное попадание в цель.
— На крокодилах тренировались, господин посвященный?
— И на крокодилах. Только посвященный может убить священное животное. Меня специально обучали этому удару.
— Ах, да, я и забыла: вы ведь у нас особенный, просто Гудвин, великий и ужасный, — хмыкнула я. Надеюсь, он не видел, как меня трясло от страха и омерзения.
— Я — Посвященный! — Сергеев невозмутимо прикурил сигарету. На пальце сверкнул знакомый перстень. — Где драгоценности?
— Какие драгоценности? — прикинулась я дурочкой. — Мои?
— Драгоценности Калитиных, — зло выдохнул дым Сергеев. — Вы ведь за ними сюда приехали?
— С чего вы взяли? Я приехала сюда подышать свежим воздухом. В городе экология ни к черту. Посмотрела Константиновский дворец, а потом мне посоветовали посетить старую усадьбу.
Сергеев поморщился, услышав упоминание нечистого.
— Не поминайте всуе нечистого. Это, во-первых. Теперь во-вторых. Задаю вопрос еще раз: где драгоценности Калитиных?
Я пожала плечами:
— Где-то здесь. Ищите. Или подручных уже не осталось? Если так со всеми поступать (я кивнула в сторону мертвого Непарады), лишитесь последней подручной силы.
— Это вряд ли, — протянул Сергеев и позвал: — Меморин!
Из темноты выступил мой старый знакомый. С момента нашей последней встречи он сильно сдал. Серая кожа, мешки под глазами, руки трясутся.
— Ба, знакомые все лица! — весело, насколько это было возможно в такой ситуации, воскликнула я. — Как поживаете?
— Неплохо, — пробурчал Меморин, опасливо косясь на труп Непарады.
— Вы бы еще младенца в подручные взяли, — продолжала я издеваться над Сергеевым. — Эффект был бы таким же. Сергеев презрительно отмахнулся:
— Поговори с девушкой. Узнай, где находятся бриллианты.
Меморин приблизился ко мне:
— Стефания Андреевна, вы бы лучше сразу сказали, где собака зарыта. А то ведь придется вам сделать больно, потом и до старухи доберемся. И ей сделаем больно.
— Сделаем больно! — презрительно фыркнула я. — И это мне говорит человек с университетским образованием. Правильно, с кем поведешься, от того и наберешься. Силенок-то хватит, господин Меморин? Ведь ваш за семьдесят. Я, конечно, не мастер спорта, но буду защищаться. Что молчите? Это вам не хлеб отнимать у слабой женщины в блокаду.
В глазах Меморина мелькнуло удивление:
— Откуда вы знаете?
— От Елизаветы Калитиной. Фактически вы являетесь убийцей ее детей.
— Да что вы знаете, — захрипел Меморин. — Тогда есть хотелось постоянно. Что потерял мир, когда погибли ее дети? Ничего! Зато он выиграл, когда я сохранил себе жизнь. Каждый сам за себя.
— Сомневаюсь, что мир выиграл. Мне кажется, что он ошибся, выбрав вас. В блокадном Ленинграде были тысячи людей. На каждого 125 блокадных граммы. И только единицы становились каннибалами и убийцами.
— Вы не имеете права меня судить, — прошептал Меморин.
— Я — нет. Но Калитина — такое право имеет.
— Прекратите философствовать, — вмешался Сергеев. — Где бриллианты?
— Да не нужны мне ваши бриллианты, слышите? Не нужны, берите их.
— Вот это совсем другой разговор, — ухмыльнулся Сергеев. — Показывайте!
— Не могу.
— Опять двадцать пять!
— Говорю, что не могу показать. Я мертвецов боюсь, — прошелестела я, указав еще раз на мертвого Непараду.
