Победу в схватке одержал Меморин. Он стянул перстень с умирающего, торжествующе отпихнув тело ногой.
— Собаке — собачья смерть. Вот вы и нашли свою смерть, доктор Смерть.
Обессиленный Сергеев уже не мог говорить. Он лежал на полу, хрипло дыша. В течение нескольких минут яд превратил здорового цветущего человека в изможденного старика, не способного сделать лишнее движение. Я подползла к нему. Понимала, что уже не помочь, но все-таки…
— Сергей Сергеевич…
Он открыл глаза и прохрипел:
— Больно.
— Сейчас боль пройдет. И станет легко, — пробормотала я.
— Рад бы в рай, да грехи не пускают, — Сергеев уцепился за мою руку. — Скажите, что я не умру.
— Угу! Пройдет. Как помрет, так и пройдет, — пробурчал Меморин, рассматривая изумруд в свете фонаря. — Великолепен, он просто великолепен.
— Заткнитесь!
Сергеев потерянно смотрел на меня:
— Я… не… готов… к смерти. Я не хочу.
И затих.
— Все, готов, — констатировал Меморин. — Готов, не готов, а все равно придется в ад.
Внезапно я поняла, что нахожусь в старом доме с мало вменяемым стариком. Наличие двух трупов особой уверенности не прибавляло. Как и пистолет в его трясущихся руках:
— Послушай, я тебя убивать не хочу. Но ведь ты обо всем расскажешь. Поэтому извини — должен.
Пока он говорил, тихо отступала к большому окну. Может, мне повезет, и я успею выпрыгнуть?
— Стой! — ему мешал изумруд в руке. Наведя пистолет на меня, он, тем не менее, пытался надеть перстень на палец. Не сразу, но у него это получилось. — Забытые ощущения! А теперь и ты станешь забытым ощущением.
Наверное, мне нужно было его умолять, но язык прилип к гортани. Я зачарованно смотрела на трясущееся черное дуло. И вдруг…При тусклом свете двух фонарей мне показалось, что я брежу, такого быть не может. Но тем не менее… От изумруда пошел легкий дымок. Меморин опустил пистолет и уставился на камень. Изумруд вдруг вспыхнул ярким зеленым светом. Еще мгновение, и на пол осела зеленоватая пыль.
— Что это? — ошарашенно спросил Меморин.
— Изумруд не терпит нравственной нечистоты, — вспомнила я слова Мендельсона. — При удовлетворении преступных желаний своего владельца он разрушается.
— Но у меня меньше преступлений, чем у него, — и Меморин дернул пистолетом в сторону Сергеева.
— Видимо, у камня на этот счет было свое мнение. Он вас не принял.
— Он меня не принял, — потерянно повторил Меморин и опустился на колени на пол, разыскивая зеленую пыль. Действие, на мой взгляд, абсолютно бессмысленное. Тем не менее, мне оно оказалось на руку: как только он опустил пистолет на пол, я выпрыгнула в окно.
— Стой! Куда?
Отвечать на этот вопрос я не собиралась. У меня было занятие куда, как поважней: бежать прочь из этого дома. Несколько раз я поскользнулась на мокрой дорожке, но удержала равновесие. Помня о печальной истории жены Лота, я старалась не оборачиваться. Однако судя по выстрелам, Меморин преследовал меня по пятам. Впрочем. Вскоре он выдохся. Возраст… Добежав до кладбища, я на мгновение остановилась: перевести дыхание и сообразить, куда двигаться дальше. Спонтанно приняла решение: бежать не на дорогу, а вглубь кладбища, где мертвые с косами стоят. Может, мне удастся спрятаться в каком-нибудь склепе.
Однако бегать по старому кладбищу оказалось не так уж легко: я все время проваливалась в какие-то дыры и цеплялась за старые ограды. Кажется, даже поранилась… Господи, куда теперь? Темнота, хоть глаз выколи. Сыро, холодно, страшно. Не мудрено, что когда из-за старого склепа показалась человеческая фигура, я заорала.
— Тише! — сказала фигура. Голос был смутно знакомым.
Я продолжала орать, но делала это по инерции.
— Эфа, это я! Заткнись! Окажи такую любезность!
На выполнение приказа потребовалось несколько секунд, после чего я пришла в себя и светским тоном поинтересовалась:
— Прекрасная погода, не так ли, Федор Федорович?
ГЛАВА 24
— Я и не думала, что когда-нибудь смогу вновь увидеть драгоценности своей матери, — сказала Елизавета Никитична, взволнованно перебирая камни в шкатулке.
Мы собрались у нее: Федоров, Юлия Афанасьевна Давыдова и я.
— Во многом это заслуга Стефании, — Федоров сегодня решил быть джентльменом.
— Представляю, деточка, как тяжело вам пришлось, — благодарно кивнула старушка.
— Елизавета Никитична, мне не дает покоя письмо вашего отца. Неужели он действительно хотел вас отравить?
— У него были очень своеобразные понятия о чести и долге, который должен выполнить каждый человек, — после паузы сказала Калитина. — К смерти он также относился тоже весьма своеобразно. Я уверена, что именно он и отравил мою мать, а после чуть с ума не сошел от горя. Когда долгое время работаешь с ядами, то начинаешь воспринимать ее способ перейти из одного состояния в другое, из одного мира — в иной. Скорей всего, он действительно не хотел, чтобы я оставалась в России. Но уезжать я наотрез отказалась, именно поэтому и сбежала к Юле в Москву.
— Так что яд в шкатулке стоит воспринимать, как предупреждение: «не доставайся же ты никому»?
— Наверное. Но я его не осуждаю. После революции он очень изменился. Все его знакомые пребывали в уверенности, что власть большевиков установилась на краткий срок. И только после гибели царской семьи стало ясно — возврата к прошлому не будет. Он вначале очень хотел вернуться, а после мечтал уехать. А я отказывалась. У меня как раз был роман. Оставить мужа я не могла, да и не хотела. Как там говорится? Муж и жена — одна сатана. Пусть мы даже были и не венчаны.
— Но ведь если бы получили это письмо, то могли бы умереть! — воскликнула я.
— Но ведь не получила же! — грустно улыбнулась Калитина. — И, может быть, это был и не худший вариант, учитывая мою последующую жизнь. Пока мы живем, смерти нет, когда мы умираем — нет нас. К чему боятся? Отец постоянно играл с судьбой, у него в запасе было не менее двух сценариев развития последующих событий. К примеру, я могла получить это письмо, но не взять сокровища из тайника. Либо послать туда кого-нибудь другого…
Давыдова прервала нас:
— Все! О Калитине больше ни слова. Лучше расскажите, с чего началась эта история?
— Эта история началась со скромного сотрудника Эрмитажа, у которого существовал маленький секрет, — начал Федоров. — Коллекция драгоценных камней. Начало ей было положено еще во время войны. Не мне вам рассказывать, каким именно способом. Не так ли, Елизавета Никитична?
Больше бриллиантов Степан Меморин любил изумруды. Он с детства слышал историю про драгоценный кристалл, который, по слухам, принадлежал знаменитой Лукреции Борджиа. Говорили, что камень способен исполнять любые желания человека — власть, богатство, слава, любовь, для него нет ничего невозможного. Камень имел удивительную способность: он появлялся у своего нового владельца неожиданно, оставался с ним до смерти человека, а после на неопределенное время исчезал.
