— Валер, ты действительно позвони мне завтра, а? Мне все равно делать нечего будет, погуляли бы… Я своей приятной компанией постараюсь искупить сегодняшнее хулиганство. — Ёлка, виновато хмыкнув, посмотрела на рубашку.
— Обязательно. Часиков в двенадцать, пойдет? А пока не стой тут, ночь холодная…
Валерий вдруг притянул Ёлку к себе, прижал ее и как-то порывисто, словно сам от себя такого не ожидая, поцеловал девушку. Ну, романтика ж в полный рост! Йо-хо!!!
Пока Ёлка обалдело покачивалась на высоченных каблуках, Валерий отпустил ее, поднял руку, призывая проезжающее мимо такси, ловко запрыгнул в подлетевший автомобиль и исчез в прохладной темноте. Понятно дело, это такси исчезло, но все равно очень романтично…
Валерка уже минут пять как уехал, а Ёлка все стояла в прохладной ночи, зябко обхватив себя за плечи. Из то и дело открывающихся дверей клуба вырывались обрывки музыки, от стоянки отъезжали машины, а Ёлка все стоял и стояла. Уходить не хотелось. Не хотелось терять это зыбкое состояние непонятного счастья и тепла где-то под ребрами…
Достоялась. Домечталась. Расслабилась.
— Кобылка какая… Че стоишь, лошадь? Не снимает никто? Давай я тебя сниму!
В лицо размечтавшейся Элке мощным ударом обрушился перегар. Крепкий, застарелый, перемешанный с еще какой-то вонью выхлоп давно и страшно пьющего человека.
— Че тупишь, родная? Грузись давай! Шевелись, бля!
Совершенно пьяный, вдрызг, вхлам убитый мужик в дорогом изгвазданном костюме навалился на Ёлку. Мерзкая вонь захлестнула девушку — она попробовала было отшатнуться, но пьяная тварь держалась цепко.
— Ты че дергаешься? В табло захотела? Пошли, сука, я сказал!
Каким-то шестым чувством Элка поняла, что все это — не просто недоразумение. Что вот прямо сейчас ей надо валить отсюда — и валить очень быстро, потому как от этого пьяного козла так просто будет не отбиться. Она дернулась, попыталась было метнуться к стеклянным тонированным дверям клуба, но спастись не успела.
Дальше как в плохом кино.
Двери припаркованного неподалеку красавца Gelentwagen распахнулись. Из салона шибанула орущая кислотная музыка, и, словно вынесенные этой звуковой волной, на холодный асфальт вывалились три пьяных тела.
Тела, так же как и пристающий к Ёлке чмошник, были облачены в очень дорогую одежду, едва стояли на ногах и выглядели очень агрессивно. Пьяное быдло подвалило к приятелю и опасно окружило девушку.
Капец. Полный и безнадежный.
Стоявший неподалеку милиционер решил было двинуться в их сторону, заглушить конфликт, но, увидев людей, напавших на девушку, и номер их машины, трусливо отвернулся и засеменил в темную подворотню, прочь от своего поста.
Ничего не вижу, ничего не слышу. И ввязываться я во все это не буду.
И, по большому счету, обвинить этого трусливого мента было не в чем. Мало кто в этом городе решился бы вступиться за жертву сына заместителя главы города.
Леша Уткин, бывший Ёлкин одноклассник, сын одного из самых высоких градоначальников, за спиной имел столько дерьма, что мало какой уголовник-рецедивист мог похвастаться похожим букетом преступлений. С тех пор как его папаша, бывший партработник и коммунистический лидер, несколько лет назад занял охрененно высокий пост в местной управе, и доселе не отличавшийся умом и порядочностью Леша совсем с цепи сорвался. Он творил такое, что у нормальных людей от одного его имени волосы на голове начинали шевелиться.
Папаша, пользуясь служебным положением, отдал своему дебиловатому сыну на разграбление половину города: должен же мальчик как-то себе на развлечения зарабатывать? Юная скотина обзавелся дружками-лизоблюдами и в компании со своей стаей шакалов обложил данью все магазины-магазинчики-предприятия и прочие источники дохода, нигде никогда за себя не платил и создавал массу проблем.
Любые вопросы решались корочкой папиного ведомства.
Любые вопросы.
Когда молодой человек в первый раз попал под милицейскую облаву (его взяли в мясо обдолбанным за рулем папиной машины с увесистым пакетом кокаина в кармане), он искренне испугался. Мальчонка визжал от ужаса и скулил, валяясь в ногах у патрульных ментов.
Увидев в вечерних криминальных новостях обоссанного, размазывающего кровавые сопли по разбитой морде юного подонка, практически весь город вздохнул свободно. Все, казалось, наконец-то эту скотину упекут! Такое точно не прощают…
Ан нет. Прощают, как оказалось.
На следующее же утро началось невероятное.
В меру высокие милицейские начальники полетели со своих мест за то, что допустили «акт вандализма и невероятного произвола по отношению к законопослушному жителю города», вся съемочная группа, заснявшая арест и обыск А. Уткина, была уволена (ребята потом очень долго не могли найти работу не то что в Ёбурге, почти на всем Урале все отказывались связываться с опальными журналистами). С «мальчика» сняли все обвинения и все замяли с такой скоростью, что пыль не успела осесть на центральной площади, а об этой постыдной истории, казалось, забыл весь город.
Вот не было ничего, и все тут!
И после этого случая подонок, осознавший всю силу папиной власти и собственной безнаказанности, потерял нюх окончательно.
На этом гаденыше висело несколько изнасилований и всякого другого по мелочи — избиения, откровенные грабежи и драки. И никто ему ничего сделать не мог. Потому что все его боялись. Его и его высокопоставленного папаши. Все сидели, засунув языки и собственное достоинство глубоко в анус, потому что знали: ничем хорошим попытки восстановить справедливость не закончатся. В разгромленные Алешенькой магазины приезжала милиция с мигалками, стучала резиновыми дубинками по головам продавцов и управляющих (дабы неповадно было серьезных людей из-за невинных шалостей милого юноши отвлекать!), грузила облеванного невменяемого Лешу в казенную машину, и с воем сирен кортеж с мигалками уносился в коттеджный поселок сдавать дитятко маме с папой.
Вот такая вот демократия в отдельно взятом регионе…
Так о чем это я? А, о нападении и попытке затащить беззащитную девушку в дорогую иномарку.
И вот именно эта скотина со своей сворой сейчас окружили Ёлку не очень плотным вонюче-алкогольным кольцом.
И ни-ко-го вокруг. И трусливый ментозавр скрылся за углом.
Он же не дебил — в такую заваруху ввязываться.
И вот оно — мать моя в коньках на босу ногу. Это же надо было так вляпаться. По самое «не могу». И «не хочу»…
— Ёлк, ты куда пропала? — Большие темно-стеклянные двери ночного клуба распахнулись и на улицу выскочила Ксюха. — Ёлка!
Она покрутила головой и, не увидев подружки за шатающимися фигурами уткинских приспешников, пожала плечами:
— Наверное, с этим красавчиком Валерой укатила…
