Сашка скептически покачал головой, не веря в чудодейственность народного метода, но Ёлка состроила такую жалостливую гримасу, что спорить с ней никто не решился.
Сидевший в крайнем кресле Женька кряхтя поднялся с кресла и побрел куда-то между рядов – на поиски небесной принцессы. Стюардессы то есть.
– С детства ей мигрень лечили! Что за молодежь-то такая дохлая пошла, с младенчества стариковскими болячками страдают? – донесся откуда-то из-за перегородки его ворчливый гундеж.
Элка бессильно откинулась на спинку кресла бизнес-класса. Голова действительно раскалывалась, даже глаза открывать было больно. И это такие ужасные физические страдания только на психологической почве! Кац с Нахимовой сегодня, наверное, вообще сдохли. Они вчера так душевно на нервище наганжубасились в синие слюни, что даже представить страшно, как каждый из них сегодня выглядит.
– Миш, а чего ты теперь делать будешь?
Идея давно позабыла о тоскующем за дальним концом стола муже и, пьяненько поикивая, болталась на плече задумчивого Каца.
– Что делать, что делать… Сначала слетаю к этой… как ее… Слушайте, а кем мне бабушка моего ребенка приходится?
– Как бы тещей, – дала определение родственным связям Белла.
– Во! К теще слетаю. Офигеть, у меня теперь теща есть! – Кац восторженно-растерянно всплеснул руками (не иначе как у Идеи этих бабьих жестов нахватался), озадаченно почесал лысенькую макушку. – На сына посмотрю. Там, на месте, будем с новой родней договариваться, как дальше жить. – Он несильно шлепнул себя ладошкой по лбу и воскликнул: – А еще я обязательно найму киллера и замочу Мишу Никифорова. Кровь за кровь. У нас, у джигитов, так полагается. Народная примета, ага.
Кац гордо шмыгнул породистым еврейским рубильником. Потом опять пригорюнился и махнул рукой:
– Господи, кого я обманываю? Ничего я не сделаю. Максимум, как я ему напакостить смогу, – договорюсь со Степанычем и загоню ему свой заводик по сходной цене, оставив тем самым Мишаню с носом. А больше я ничего поделать не в силах. Никифоров – это Никифоров, бороться с ним невозможно. Я бы даже сказал, бессмысленно.
Присутствующие тяжко вздохнули. То, что помешать жить всемогущему Михаилу Никифорову никто из них не посмел бы, не вызывало никаких сомнений. Щенки они все рядом с высоченным олигархом.
– А зачем ему что-то делать-то? – искренне удивилась Ёлка. – Он сейчас лет на десять во французскую тюрьму засядет, ему не до заводов-газет-пароходов будет. Хотя, говорят, европейские тюрьмы комфортные, не чета нашим. Вот ежели его выпустят раньше времени, по амнистии какой-нибудь, тогда надо будет месть ему страшную придумывать. А пока не вижу смысла напрягаться.
Первой заржала Идея Нахимова. Она хрюкала, плюясь недожеванной едой, даже не пытаясь прикрыть рот.
Следом за ней захихикал Брост, правда, куда как более интеллигентно, прикрываясь салфеткой.
– Элла, вы как не с этой планеты, – пожурила Ёлку мадемуазель Статская. – Да Мишка уже завтра на свободе будет! Откупится как пить дать.
– Да ладно! Это же не наша ментура продажная, здесь такие вещи не пройдут! – попыталась было заступиться за европейский правопорядок Элка, но ее бестактно перебили.
– Не идиотничай, детка, – влез в беседу знаток подковерных интриг и специалист по разворовыванию народного добра Нахимов. – Его адвокаты местных жандармов порвут, как Тузик грелку. Такое ощущение, что у тебя папа не российский министр, а сантехник из деревенского ЖЭКа. Откуда в тебе столько наивности, девочка?
В тот момент лиц своих телохранителей Элка не видела, они рядом с ней сидели, но, судя по резко разлившейся по физиономии Нахимова бледности, ничего хорошего они не выражали.
Николай Анатольевич мгновенно осознал, что зря он тут хамит, поперхнулся, заткнулся, сделал вид, что крайне заинтересован содержимым своей тарелки, а минуты через три и вовсе засобирался, откланялся и удалился из ресторана.
А Ёлка еще на какое-то время осталась в компании Каца, Нахимовой, чутка разбуянившейся Беллы и штук пятнадцати-двадцати блондинистых девиц.
Похоже, девушки обоих Михаилов естественным образом перемешались, сбились в одну стайку и теперь мигрировали в пространстве единым переливающимся золотистым организмом.
Из этой мерцающей стайки то и дело выныривала голова пьяненького Броста – мужчина хватил лишнего и, напрочь позабыв об истинной причине посиделок, ударился в разврат и приставание к красоткам. Красотки приняли эротичные позы и с алчным блеском в глазах приступили к грамотному окучиванию известного телевизионщика. Словом, установилось полное взаимопонимание.
Ёпт, как на нормальных русских поминках: первые полчаса траур и горестные воспоминания, а к концу вечерины – цыгане, порванный баян и кадриль под пошлые частушки… Мерзко это все, господа. Мерзко и отвратительно.
– Эл… – Сашка осторожно взял Ёлку за локоть и наклонился к ее уху. – Тут такое дело… Ты прогуляться не хочешь?
Что-то в этом его интимном шепоте настораживало…
– Что случилось? Если спать пора, так и скажи, я девушка сговорчивая, спорить не буду. А зачем мне гулять среди ночи? Или у тебя есть еще какие-то планы на этот отнюдь не томный вечер?
Сашка перевел растерянный взгляд на напарника, словно ища у него моральной поддержки, и невнятно промямлил:
– Даже не знаю, как сказать… Женьк, чего молчишь, помогай давай!
Судя по выражению лица напарника, поддержки в этом сложном деле от него было не дождаться.
– Мне Этьен звонил. Детектив который.
Сердце у Ёлки чуть приостановилось. Тук… Тук…
– И зачем он ТЕБЕ звонил?
Ого, у нее от волнения даже голос сел! Чего это она вдруг так разнервничалась?
– Эл, не придуривайся. Этьен нормальный умный мужик, он прекрасно понимает, что без нашего ведома и согласия ты ничего не сделаешь. Вот он МНЕ и позвонил. – Поняв, что объясняться все-таки придется, Сашка взял себя в руки и заговорил гораздо увереннее: – Месье детектив поинтересовался, когда мы планируем покинуть Куршевель.
Горячая волна накрыла Элку – от макушки до кончиков пальцев. Во рту пересохло, а подмышки, наоборот, моментально вспотели.
– И когда мы планируем? В смысле, что ты ему сказал?
– Я сказал, что завтра. С самого утра. Нам здесь больше делать нечего.
Все понятно. Грустная птица Обломинго. Жаль. Честно говоря, на долю секунды Элке показалось, что все может сложиться как-то иначе… По-другому… Что вообще что-то может сложиться…
Не может. Поэтому просто вздыхаем, расстраиваемся и идем спать. А завтра шуруем домой первым же самолетом. Увы и ах.
– И тогда Этьен попросил узнать, не согласишься ли ты поужинать с ним сегодня вечером.
