Онофре Боувила размышлял над этой пикантной ситуацией и вдруг увидел, как из шатра выходит она. На ней была широкая розовая юбка, такая короткая, что при ходьбе обнажались колени. Под складками материи обрисовывались контуры бедер. Это приковывало к себе взгляды механиков и выводило из себя Онофре Боувилу. Остальные детали одежды были просты и строги. «Надо бы сделать ей замечание по поводу длины юбки», – отметил он, и его сердце учащенно забилось. Он продолжал подсматривать то за ней, то за механиками. Ослепленная солнечными лучами, она прищурила глаза и остановилась у входа в шатер, потом пригладила пальцами волосы, надела широкополую шляпу и пошла в сторону леса, как раз туда, где притаился Онофре. «Святители небесные! – подумал он, спрятавшись за ствол дуба – Только бы она меня не увидела!» За те несколько месяцев, которые Мария Бельталь и ее отец жили в поместье, он перебросился с ней лишь двумя-тремя официальными фразами. Этим он давал понять, что круг его интересов ограничивался проектом изобретателя, чьими стараниями день ото дня рос и усложнялся этот странный промышленный объект; это с ним, а не с Марией он вел нескончаемые разговоры, вертевшиеся в основном вокруг испытаний. С самого начала Сантьяго Бельталь и его дочь занимали охотничий домик, построенный уже давно и располагавшийся в парке далеко от господского дома. Там были созданы все условия, обеспечивавшие им независимое комфортное существование, но без излишней роскоши, чтобы невзначай не выдать скрытых побуждений Онофре Боувилы, которые заставили его пуститься в эту безумную авантюру. Он лично и с максимальной дотошностью руководил отделкой этого домика и подбирал мебель, однако не переступал его порога с тех пор, как там поселились Сантьяго и Мария Бельталь, и вызывал изобретателя к себе в библиотеку через посыльного, если имел в нем надобность. Секретный характер проекта требовал соблюдения осторожности, поэтому персоналу не позволяли покидать территорию поместья; благодаря этому запрету он знал: она всегда здесь, рядом с ним, и хотя между ними не существовало никаких личных отношений, он всегда мог рассчитывать на то, что она не имеет подобных отношений ни с кем другим. Они жили на одной земле, которая принадлежала ему; этого было достаточно, чтобы он почувствовал свои права на нее, мысленно включив Марию Бельталь в свои владения, и ощущение собственности наполняло его счастьем. Тайком, так же как сейчас, Онофре следил за каждым ее шагом. «Странно! – думал он, притаившись за стволом дуба и восхищаясь тем изяществом, с каким она двигалась, любуясь легкостью и стремительностью ее походки, стройной фигурой и горделивой осанкой. – Когда я был молод, и у меня все было впереди, мне катастрофически не хватало времени, а все дела казались срочными. Сейчас же, когда время течет с головокружительной быстротой и уходит, словно вода сквозь пальцы, я почему-то никуда не спешу, научился ждать и вижу смысл существования лишь в предвкушении счастья. И тем не менее именно сегодня время меня поджимает». Он посмотрел на небо, и оно поразило его своей синевой и бездонностью. Он вспомнил, как за день до этого посетил стройку Всемирной выставки, где случайно встретился с маркизом де Утом, которого не видел уже давно. Маркиз был членом комитета по организации выставки и доверенным лицом Примо де Риверы в Барселоне; он получал инструкции непосредственно из Мадрида и воплощал их в жизнь за спиной алькальда. В обмен на лояльность ему было разрешено вести кое-какие темные делишки, причем с полной безнаказанностью.
Когда маркиз увидел Онофре Боувилу на территории будущей выставки, у него непроизвольно скривилось лицо: дружба, существовавшая между ним и Онофре в былые времена, переросла в ярко выраженную неприязнь со стороны первого и недоверие со стороны второго. Но внешне оба старались держать себя в рамках приличия.
– Малыш! Как ты хорошо выглядишь! – воскликнул маркиз, обнимая Онофре. – Я слышал краем уха, что к тебе прицепилась какая-то лихоманка, поэтому рад видеть тебя в добром здравии и, как всегда, молодым.
– Ты тоже держишься молодцом, – сказал Онофре Боувила.
– Ладно, ладно… – примирительно проговорил маркиз.
Взявшись под руку, они мирно зашагали по стройке, старательно обходя траншеи и горы мусора и осторожно ступая по перекинутым через котлованы доскам, прогибавшимся под тяжестью их тел. Маркиз посвящал своего собеседника в технические характеристики самых важных объектов: дворцов, павильонов, ресторанов, служебных помещений и так далее. Не скрывая гордости, он показал ему строившийся стадион. Это сооружение, включенное в объекты выставки позже остальных, имело площадь 46 225 квадратных метров и было предназначено для демонстрации спортивного оборудования и снарядов, объяснял маркиз. С тех пор как в Европе распространилась фашистская идеология, все правительства наперебой старались развивать спорт и оказывали всестороннюю поддержку проведению различных соревнований. Тем самым европейские страны желали всяческими способами доказать свою причастность к Римской империи и ставили всем в пример ее традиции, несмотря на их анахроничность. Отныне величие страны и ее народа символизировали спортивные победы. Спорт уже не был привилегией праздных бездельников из высшего общества или времяпрепровождением богатых нуворишей, а естественной формой развлечения горожан; посредством спорта политики и мыслители рассчитывали улучшить человеческую породу.
– Атлет – это идол нашего времени, зеркало, в которое смотрится юношество, – вещал маркиз.
Онофре Боувила выразил полное одобрение подобному взгляду на спорт.
– Я убежден в этом, – вкрадчиво сказал он.
Затем бывшие приятели посетили Греческий театр, Испанскую деревню
[134]
и чрезвычайно сложное сооружение, состоявшее из хитросплетения труб и кабелей, динамо-машин и форсунок, которые должны были снабжать питанием и приводить в движение огромную водную феерию с цветной подсветкой. Световой фонтан претендовал на роль самой знаменитой и зрелищной достопримечательности точно так же, как в свое время претендовал на эту роль Волшебный фонтан. Находясь на косогоре, он был виден из любой точки выставки и состоял из водоема 50 метров в диаметре емкостью 3200 кубических метров и нескольких фонтанов поменьше. Малые фонтаны представляли собой струи воды в 3000 литров каждая; они приводились в движение пятью насосами мощностью 1175 лошадиных сил, и на их освещение затрачивалось 1300 киловатт электроэнергии. Сооружение постоянно меняло форму и цвет. Большой фонтан вместе с малыми, выстроившимися по обе стороны центральной аллеи, расходовали каждые два часа столько же воды, сколько потребляла в день вся Барселона, объяснял маркиз.
– Где и когда можно было увидеть что-нибудь подобное? – самодовольно спросил он.
Онофре Боувила опять согласился с маркизом де Утом. Такое безоговорочное одобрение и такой интерес заронили в душу маркиза подозрения. «Зачем пожаловал сюда этот хитрый лис? Что он здесь вынюхивает?» – спрашивал он себя, но сколько бы он ни размышлял, он не мог разгадать эту загадку. Маркиз не знал, что двумя неделями раньше в одном из офисов организационного комитета появилась странная делегация. Она состояла из некоего кабальеро и дамы, одетых со скромной элегантностью, действовавших весьма осмотрительно и говоривших с иностранным акцентом. На вопрос чиновника, какую организацию они представляют, дама и кабальеро назвали одно крупное мануфактурное предприятие, что-то вроде международного консорциума, о котором служитель никогда раньше не слышал, но в легитимности которого не усомнился ни на мгновение, поскольку они тут же предъявили ему документы, хотя он их об этом не просил. В течение всего визита дама не поднимала с лица плотную вуаль, однако это не помешало ему с изумлением рассмотреть под ней густую бороду. Естественно, чиновник воздержался от каких-либо комментариев на этот счет. Со своей стороны, кабальеро почти не раскрыл рта и пристально наблюдал за каждым его движением со свирепым выражением лица. Чиновнику этот кабальеро запомнился как человек крепкого телосложения, свидетельствовавшего о его необычайной силе. Все эти странные детали не вызвали у него никаких опасений: с тех пор как он был назначен на этот пост, ему приходилось иметь дело со многими иностранцами, и он привык ко всяким чудным физиономиям и любому поведению, каким бы необычным оно ни казалось. Строго выполняя возложенные на него обязанности, он вежливо поинтересовался, чем может быть им полезен, и они ответили, что пришли похлопотать о разрешении на строительство собственного павильона на территории Всемирной выставки.
