— Остановитесь! Если вы сделаете еще хоть шаг или вздумаете оказать сопротивление, я прикоснусь к вам и заражу своими ужасными болезнями!
Вид его был отвратителен, и такая угроза остановила бы даже любого героя древности, так что мы в страхе подчинились. Маленький Иисус спрятался за моей спиной, а я, выставив вперед ладони, чтобы показать свою безоружность, спросил, кто он такой и что ему от нас надо.
— Вопросы здесь задаю я, — ответил он сурово. — Но скажу вам, кто я такой. Я нищий Лазарь, известный во всей Галилее своей бедностью и бесчисленными и отвратительными язвами. Еще два дня назад я кормился крохами со стола богача Эпулона. И теперь, когда он умер, не знаю, продолжат ли наследники этот обычай. Вот почему я день и ночь слежу за их домом и стараюсь проведать о намерениях всякого, кто его посещает.
— Тебе нечего бояться, Лазарь, — сказал я, стараясь успокоить его. — Хотя мой теперешний вид не свидетельствует о достатке, я римский гражданин из сословия всадников, физиолог по роду занятий и философ по склонности, и нахожусь в этом городе временно. А мальчик — мой приемный сын.
— Для философа ты слишком неумело лжешь, — пробурчал нищий. — Я знаю мальчишку, который прячется за твоей спиной. Случалось, что он вместе со своим двоюродным братом Иоанном и другими негодниками — все они одного поля ягода — потешались надо мной и швыряли в меня камни. Я просил Яхве сделать так, чтобы их разорвал в клочья медведь, но даже этого утешения Он не послал мне, будь благословенно Его Святое Имя. Если глаза меня не обманывают, это Иисус, сын плотника, обвиненного в убийстве.
— Ты прав, — признал я. И, желая снискать его расположение, добавил: — Несмотря на твои недуги, у тебя хорошее зрение и хороший слух. Ничто от тебя не укроется, как успел я заметить.
— Это правда, — ответил он. — Я несчастный калека, золотушный, параличный, бесноватый, но зато совсем не дурак. И мне известно почти все, что происходит вокруг, так как целыми днями я брожу от порога к порогу, прося подаяние и получая обиды и поношения.
— В таком случае, — сказал я, — ты, наверно, поможешь нам докопаться, кто же на самом деле убил богача Эпулона, поскольку, если и вправду знаешь так много, как утверждаешь, ты, подобно нам, не считаешь убийцей плотника Иосифа.
Нищий Лазарь привычным жестом почесал свои язвы и сказал:
— Пожалуй, вы и правы, хотя мне представляется почти невероятным, чтобы вам удалось доказать его невиновность. А что касается меня, то скажи, чего ради я должен помогать вам?
— Во-первых, из чувства признательности к Эпулону, который был твоим благодетелем; ведь его душа не найдет покоя в ином мире, пока настоящий убийца не будет наказан за свое злодеяние. Во-вторых, потому что наследники наверняка отблагодарят тебя за участие и одарят новыми и аппетитными хлебными крошками.
— Что до первого довода, то тут у меня есть большие сомнения, да и в благодарность родичей убитого мне плохо верится. Придумай-ка еще какое-нибудь поощрение за мое участие в этом деле.
— Клянусь Геркулесом, вы, убогие, вечно полагаете, что мир вращается вокруг вас. Неужто все сказанное для тебя лишь пустой звук?
— В моем жалком положении одна монетка значит куда больше, чем все добродетели вместе взятые. Всего за десять сестерциев я готов рассказать вам кое-что очень даже важное.
— Четыре.
— Шесть.
— Пять — и давай выкладывай все, что знаешь.
— Сперва денежки.
Дрожащими от нетерпения руками Иисус достал кошель, отсчитал несколько монет и протянул их несчастному попрошайке, который, удостоверившись, что деньги не фальшивые, спрятал их в своих лохмотьях, а затем зашептал:
— Не доверяйте тому, что на поверхности. Люди дурны. И мужчины и женщины. Но не все мужчины и не все женщины. Главное — уметь различать. Один кажется хорошим, а на самом деле он очень дурен; и рядом — пример обратного свойства. Про женщин можно сказать то же самое, но им гораздо чаще удается нас обмануть — ведь они нравятся нам. И мой гнусный облик тоже не должен вводить вас в заблуждение. Но вернемся к делу: мир наш — гнездо ядовитых змей. Лучше быть бедным и покрытым язвами. Тогда ты ни у кого не вызовешь зависти и ничья алчность не взыграет при взгляде на тебя. Понятно, что женщины не дарят меня своим вниманием. И одно вытекает из другого. Но что толку иметь богатства и женщин, если тебя вдруг возьмут и заколют кинжалом? Последние будут первыми.
— А не мог бы ты выражаться поточнее? Время не ждет. Какой именно мужчина и какая именно женщина дурны? Вдова Эпулона? Первосвященник?
— Они дурны. Очень дурны. Он — гроб повапленный. Она — Иезавель.
— Настолько дурны, что могли испачкать руки в чужой крови?
— Этого я утверждать не стану. Я ни о ком никогда не говорю плохо. Никого не сужу строго.
— А что домоправитель?
— Филипп лицемерен. Не знаю, дурен ли он. Двуличен, это наверное. Мог ли он предать своего хозяина? Вряд ли. Он обязан ему всем, что имеет, но у греков необузданный нрав. Временами они ведут себя вполне рассудительно. Потом вдруг их ослепляет страсть, и они способны растерзать собственных детей. Пьяницы, развратники и сладострастники. Вот они кто. Жадные до денег. А мужчины любят показывать публично свои срамные места.
— А сын Эпулона? Судя по всему, нрава он скверного?
— Отец плохо с ним обращался, во всяком случае Матфею всегда так казалось. Матфей легкомыслен и жесток. Когда был жив проклятый пес, он науськивал его на меня. Однажды пустил в меня стрелу. К счастью, промахнулся. Порой случается польза и от того, что у тебя одни кости…
— Которые я тебе сейчас переломаю, если ты не перестанешь ходить вокруг да около. И заразы не побоюсь… Мы ведь ударили по рукам. Выполняй свою часть договора или отдавай назад деньги.
С этими словами я схватил валявшуюся у края дороги ветку и помахал ею перед безносым лицом Лазаря. Выходка моя возымела свое действие, поскольку никто так не боится утратить свою целостность, как тот, кто ее лишен.
— Не бей меня, — взмолился он. — Я ничего больше не могу сказать, потому что больше ничего не знаю. Но есть один человек, который мог бы сообщить вам кое-какие полезные сведения. Вы найдете эту женщину в доме, что стоит по дороге на Иерихон, как только пройдешь лавку Ионы-гефянина, в некотором отдалении от города. Только не проговоритесь о том, что это я вас туда послал, да и вообще не болтайте лишнего, ибо, хотя богачу Эпулону уже ничто не может причинить вреда, памяти его будет нанесен урон, если кое-какие тайны выплывут из тьмы. Ступайте же, солнце клонится к закату, и вам следует поторопиться.
Мы оставили нищего Лазаря на дороге выкрикивать проклятия, а сами бегом пустились в ту сторону, где, по словам Иисуса, стоял нужный нам дом.
— А мы успеем? — спросил он.
— Не знаю, но уж во всяком случае ничего не потеряем, если попытаемся еще что-нибудь сделать.
