И врач-травматолог кровожадно облизнул узкие бледные губы. Сразу видно, садист со стажем.
– Да пошли вы все! Так я вам и далась! – крикнула я, отталкивая от себя протянутую вперед мелко подрагивающую от нетерпения руку доктора Орлова.
И когда кольцо из Люськи и Аркадия вокруг меня почти сжалось, во входной двери заворочался ключ и в квартиру вошел дворник Равшан. Вот оно, спасение! Я, прорвав окружение со стороны Люськи, кинулась к таджику и спряталась у него за спиной. В самом крайнем случае я решила выхватить у него метлу и защищаться до последнего, но зашивания лба без заморозки не допустить.
– Э-э, Люся-джан, что у вас тут происходит? – удивленно вскинул брови сосед.
– Да вот, Равшанчик, Сашка напилась, как последняя алкоголичка, где-то лоб разбила и не хочет, чтобы ей оказали первую помощь, – принялась ябедничать Криворучко. – Будь другом, помоги ее изловить и зашить лоб, она же потом сама спасибо скажет... Ей, между прочим, вообще пить нельзя, а она, дурочка, обрадовалась, что ей честь оказали и в магазин за ее любимым «Шейком» сбегали, и давай этим пойлом накачиваться.
Но таджик неожиданно принял мою сторону и, сгружая в угол рабочий инструмент, назидательно заметил:
– Запрет вина – закон, считающийся с тем, кем пьется, и когда, и много ли, и с кем. Когда соблюдены все эти оговорки, пить – признак мудрости, а не порок совсем.
– Золотые слова! – воскликнул доктор Орлов и пожал Равшану руку.
Дворник помолчал и, передвинув в самый угол метлу, чтобы не мешала на проходе, гордо добавил:
– Родственник мой сказал, Абул-Фатх Омар Хайям ибн-Ибрахим аль-Нишапури. Или ты, Люся-джан, будешь с ним спорить, да?
Сбитая с толку Люська растерянно посмотрела на расплывшегося в улыбке Аркашу, перевела глаза на меня и спорить с мудрым старцем не стала. Я же, развернувшись на каблуках, независимой походкой пошла в конец коридора, намереваясь всем врагам назло завалиться спать.
– Да, Люсечка, между прочим, если хочешь знать, я твою заколку посеяла! – безжалостно добавила я уже у самой двери.
Люська подскочила на месте и унеслась в комнату Аркадия. И тут же вынырнула назад, победоносно размахивая моей золотистой заколкой, утерянной во время вчерашнего застолья. Что ж за наказание такое! Только утром я, не обнаружив своей злосчастной Шанели, радовалась, что теперь мне не придется, чтобы не обидеть Люську, цеплять заколку по поводу и без повода к волосам, а вот поди ж ты... Заботливая подруга подобрала и сберегла свой подарок, чтобы порадовать меня им снова. И теперь-то уж мне не отвертеться от радости обладания заколкой от Шанель. Радостно улыбаясь торжествующей улыбкой, Люська подошла ко мне и проникновенно сказала:
– Носи, Сашка, и больше не теряй. Я же знаю, как ты любишь эту заколку. – Растроганная своей щедростью, подруга улыбнулась и великодушно добавила: – А за испорченное барахло не переживай – считай, что я подарила его тебе на день рождения.
Я обреченно вздохнула и приняла из рук благодетельницы драгоценный, чтоб ему пусто было, дар. А потом распахнула дверь и шагнула в свою комнату.
И тут же увидела знакомые мне начищенные до блеска стоптанные ботинки. И не без гордости за свою проницательность подумала, что следователя Козелка я, лежа под диваном, так себе и представляла. Не внушающий уважения рыхлый молодой человек со скучающим взглядом и покатым лбом упрямца, он сидел за столом и искоса поглядывал, как дядя Веня перебирает снятые со стены фотографии танцора Камальбекова. Расчесанные на прямой пробор волнистые волосы делали бугульминского следака поразительно похожим на полового из придорожного трактира, какими их описывали Куприн и Лесков. Ну ничего себе, из-за каких-то паршивых фоток следователя из РОВД вызвать? Вот нарррод! Еще и пельмени небось припомнит, которые я намедни без спросу съела. И, памятуя, что лучшая защита – это нападение, я с вызовом сказала:
– Вениамин Палыч, это вы напрасно сразу в милицию к следователю Козелку побежали. Сказали бы, что фотографии на стену вешать нельзя – я бы и сама их сняла. Хотя, на мой взгляд, они очень освежали унылый дизайн вашей комнаты. А на дырки вы не смотрите! Вмятины от молотка и гвоздей я вам прямо сейчас заштукатурю, да и обои давно не мешало бы новые поклеить. Вот завтра же куплю и поклею. И пельмени вам тоже верну... Прямо сейчас и схожу в магазин. Да, пусть я их съела, но я же не знала, что вы такой жадный.
Дядя Веня, обескураженный моими словами, оторвался от созерцания фотографий и отложил в сторону маленькую тыквочку размером не более детского кулачка, с замысловатым орнаментом на стенках, которую до этого держал в руках. Засунул в рот хвостик заплетенной в косицу бороды, посадив на усы котенка с леечкой, украшающего резинку, и вопросительно посмотрел на молодого следователя Федора Антоновича. Тот тоже перестал скучать и с интересом подался вперед, разглядывая меня, как ученый-энтомолог – редкое насекомое. На упрямом лбу его обозначилась задумчивая поперечная складка.
– А это, по-видимому, и есть Александра Абрикосова, – скорее утвердительно, чем вопросительно протянул он.
Я не стала отпираться, а только презрительно смерила похожего на полового следователя надменным взглядом и ехидно ответила:
– Она самая. Что, Федор Антонович, дельце шьете? Посадить меня за порчу чужого имущества задумали? Ну что же, жестокие люди, давайте, губите из-за такой фигни мою молодую жизнь.
И тут в темном стекле книжного шкафа я увидела отражение Люськи, которая за моей спиной делала своему дядюшке разные знаки, означавшие, что, мол, не обращайте на Абрикосову внимания, девка не в себе, головой стукнутая, видите, ссадина на лбу и колготы порваны. Позади подруги маячил доктор Орлов и тоже строил проясняющие ситуацию рожи. Я, как только увидела отражение этих двух комедиантов, сразу же повернулась назад и гневно сказала:
– А еще подруга называешься! Я думала, ты за меня, а ты с ними со всеми заодно... Марата мне простить не можешь? А то, что я тебе Аркашу отдала, это ты забыла? Ладно, что уж там, давай глумись вместе с ними со всеми – со следователем Козелком, с дядюшкой твоим, с Аркашкой над беззащитной Абрикосовой. Вытирайте об меня ноги.
Но юный следак вдруг склонился к дяде Вене и многозначительно улыбнулся ему в лицо. В ответ Люськин дядюшка закивал головой и, указывая на меня пальцем, проговорил:
– Нет, это просто поразительно! Она снова назвала тебя, Федор, по имени. Мало того, Александра знает и твою должность... Саша, скажи, где ты взяла эти фотографии? И откуда тебе известен следователь РОВД Федор Антонович Козелок?
Я почесала щеку и честно призналась:
– Да я по ботинкам его вычислила... Ведь из-под дивана ничего, кроме ног, и видно-то не было. И вот эти вот стоптанные ботиночки, – при этих словах половой из РОВД поспешно спрятал ноги под стул, – и были на человеке, которого следственная бригада называла то следователем Козелком, то Федором Антоновичем. А фотки мне дал Будьте Любезны... в смысле отставной цирюльник Крышкин Роман Варламович, который обитает на крыше того самого дома в Большом Власьевском переулке, где произошло убийство. Я к нему попала, когда уходила через дымоход, а Зоя Игнатьевна, соседка покойника, брызгала в меня снизу какой-то гадостью. Бывший парикмахер говорит, что нашел эти фотографии в мусоре старшей по подъезду, и хотел снова выбросить за ненадобностью, но я взяла их себе. Классные ведь, правда? Когда я буду разучивать танцы народов мира, эти картинки мне помогут смастерить по ним костюмчик. Так что, честно говоря, я не вас, товарищ Козелок, узнала, а ваши потрясающие баретки.
