Внезапно раздался оглушительный треск, и на департаментской трассе показались четыре мощных мотоцикла. Они объехали кругом грузовик и остановились в нескольких метрах от Солимана. Молодой человек с удивлением увидел, как мотоциклисты молча сняли шлемы и с издевкой уставились на него. Камилла подняла голову и замерла.
— Так-так, черномазый, — протянул один из них, — значит, хватает денег на белую женщину?
— Не боишься испачкать ее своими грязными лапами? — подхватил второй.
Солиман выпрямился, комкая в руках белье, которое он стирал в тазике. Лицо его дрожало от гнева.
— Спокойнее, обезьяна, спокойнее, — снова заговорил первый, слезая с мотоцикла. — Пожалуй, надо тебя отделать как следует. Мы сейчас тебе такое устроим, что до самой пенсии о любви и не вспомнишь.
— А потом разберемся с тобой, девочка, — добавил второй, тощий рыжеватый парень, и тоже слез с мотоцикла. — Так тебя разукрасим, что ни один мужик к тебе даже подойти не захочет, разве только черный. Чтоб впредь неповадно было.
Все четверо медленно приблизились к Солиману и Камилле. Они были в черных кожаных жилетах, надетых на голое тело, на запястьях висели толстенные цепи, на пальцах красовались массивные железные перстни с шипами. Первый, самый разговорчивый, был очень светлым блондином с толстым брюхом.
Солиман пригнулся, готовясь к нападению, и скользнул между мотоциклистами и Камиллой, прикрывая ее. Теперь в нем не было ничего детского, ничего наивного. Ярость настолько исказила его лицо, искривила губы, что он стал почти уродливым.
— Имя-то у тебя есть, обезьяна? — поинтересовался первый, играя цепью. — Я всегда предпочитаю знать, кого бью.
— Мельхиор, — злобно выдохнул Солиман.
Толстяк хмыкнул и сделал шаг вперед, а другие окружили Камиллу и Солимана, чтобы отрезать им путь к бегству.
— Тот, кто прикоснется к Великому Волхву, умрет, — внезапно раздался в тишине голос Полуночника.
Старый пастух стоял не шелохнувшись на ступеньках фургона и целился в мотоциклистов из охотничьего ружья, глядя на них с неприкрытой ненавистью.
— Умрет, — повторил он и метким выстрелом разнес бак одного из черных мотоциклов. — Таким патроном можно уложить кабана, так что шевелиться не советую.
Четверо мотоциклистов застыли в нерешительности. Полуночник надменно выставил подбородок.
— Перед королевскими особами принято снимать шляпу. Кепки на землю, да поживей! — велел он. — И куртки. И цепи. И кольца. И сапоги.
Мотоциклисты послушно выполнили его приказ и скинули все на землю.
— Штаны-то, пожалуй, оставьте, — ехидно продолжал Полуночник. — Здесь женщина. Не хочу, чтоб ее до конца жизни тошнило, как вспомнит про вас.
Четверо парней стояли лицом к Полуночнику, голые по пояс, в носках, онемевшие от унижения.
— А теперь на колени. Как червяки. Лбом в землю. И зады подожмите. Как гиены. Так-то лучше. Вот как принято приветствовать принцев.
Полуночник всласть насмотрелся, как они копошатся в пыли, и усмехнулся.
— Теперь послушайте меня, ребятки, — снова заговорил он. — Я в таком возрасте, когда спать уже не хочется. Я бодрствую всю ночь, и я настороже. Я охраняю покой юного Мельхиора. Это моя работа. Попробуйте появиться еще хоть раз, и я вас пристрелю как собак. Ну ты, окорок, не дергайся, — прикрикнул он на блондина. — Или ты хочешь, чтобы я начал прямо сейчас?
— Не стреляйте, Полуночник, — послышался мягкий голос Адамберга. Комиссар подошел бесшумно и незаметно, держа наготове пистолет. — Уберите ваше ружье, — произнес он. — Не стоит тратить хорошие охотничьи патроны на этих козявок. Тем более что из-за этого мы потеряем много времени, а его у нас нет. Совсем нет. Камилла, подойди ко мне, возьми из кармана моей куртки мобильник, вызови полицию. Солиман, пробей бензобаки мотоциклов, проткни шины, разбей фары. Нам всем сразу станет легче.
Камилла осторожно прошла между двумя группами мужчин в состоянии войны. И увидела, что лицо Солимана все еще искажено жестокой гримасой, а старик напоминает свирепого зверя.
Прошло несколько минут, но никто больше не проронил ни слова. Все только косились на Солимана, который методично крушил мотоциклы.
Появились жандармы и, надев на мотоциклистов наручники, затолкали их в свои машины. Адамберг помог составить протокол, обсудил порядок подачи жалобы. Прежде чем все разъехались, комиссар просунул голову в кабину полицейской машины.
— Слушай, ты, — обратился он к первому парню, — Солиман еще найдет тебя. А с тобой, — он повернул голову к рыжему, — рассчитаюсь я сам. — И, выпрямившись, крикнул жандармам: — Поезжайте, я за вами.
— И с каких пор вы возите с собой ружье? — сурово спросила Камилла, когда все уехали, а Солиман, прижавшись к плечу Полуночника, пытался прийти в себя.
— А разве ты жалеешь, девушка, что оно оказалось под рукой? — удивился Полуночник.
— Нет, — созналась Камилла, не преминув отметить, что после пережитых волнений старик перестал обращаться к ней на «вы». — Но мы же сразу решили: никакого оружия. А как же наш уговор: никто никого не убивает?
— А мы никого и не будем убивать!
Камилла пожала плечами и недоверчиво взглянула на старика.
— А почему ты сказал, что твое имя Мельхиор? — спросила она Солимана.
— Это был знак для Полуночника: «Мне одному не справиться».
— Ты знал, что у него есть ружье?
— Знал.
— У тебя тоже где-то припрятано оружие?
— Уверяю тебя, нет. Хочешь — обыщи мои вещи.
— Не хочу.
Вечером Адамберг вкратце рассказал о своей встрече с префектом Гренобля. Прокуратура открыла дело об убийстве. Теперь искали человека или животное, обученное убивать. Адамберг дал ориентировку на Огюста Массара. Дело об убийстве Сюзанны Рослен отправлено на дополнительное расследование. Следственные действия будут производиться во всех коммунах, где побывал гигантский волк.
— Почему не начали поиск свидетелей? — спросил Солиман. — Опубликовали бы фото Массара во всех газетах…
— Это противоречит закону, — объяснил Адамберг. — Против Массара нет ни одного доказательства, поэтому мы не имеем права обвинить его публично.
— Я нашел его поганые покаянные свечи, тут недалеко, в часовне, в десяти километрах отсюда. Может, забрать их и снять отпечатки?
— Мы их там не обнаружим.
— Ладно, — разочарованно протянул Солиман. — Но если за дело взялась полиция, мы уже не нужны, так?
— По-моему, ты не понимаешь.
— Нет.
— Вы нужны для того, чтобы верить в то, что все получится. Сегодня вечером выезжаем, — объявил он, — здесь мы не останемся.
— Из-за мотоциклистов? Но я их не боюсь.
