— Это правда, — сказал Рубо, цепляясь за стул. — Какого черта нам было над ними издеваться? Они и так струсили, обмочились со страху, когда нас увидали.
— «Они»?
Рубо снова закусил губу.
— Их было много? Поторопись, Рубо, я чувствую, время не терпит.
— Еще была девчонка, — пробормотал Рубо. — Что нам оставалось делать? Когда мы схватили его, с ним была подружка, ну и что? Мы взяли обоих.
— Девушку тоже «прижали»?
— Совсем чуть-чуть. Но я ни при чем, клянусь.
— Врешь. Убирайся, не хочу тебя видеть. Отправляйся навстречу судьбе, Кевин Рубо, я умываю руки.
— Это не я, — прошептал Рубо, — клянусь! Я не зверь. Могу переборщить, если меня достанут, но я не как другие. Я просто смеялся и стоял на шухере.
— Верю, — сказал Адамберг, не веря ни единому слову. — И над чем ты смеялся?
— Ну, над тем, что они делали.
— Быстрее, Рубо, еще пять минут, и я тебя вышвырну.
Рубо шумно втянул воздух.
— Они его раздели, — тихо продолжил он, — и облили ему бензином его… вылили ему на…
— На член, — договорил Адамберг.
Рубо кивнул. Капли пота стекали по его лицу, исчезая в волосах на груди.
— Они зажгли зажигалки и вертели рядом, приближая к… к его штуке. Он вопил, просто помирал от страха, думая, что его прибор сейчас подпалят.
— Слегка пригрозили, — проговорил Адамберг. — Что потом?
— Потом его уложили на стол и приколотили его.
— Приколотили?
— Ну да. Это называется украсить. Навтыкали в него кнопок, а потом засунули дубинку в его… ему в задницу.
— Потрясающе, — проговорил Адамберг сквозь зубы. — А девушка? Не говори мне, что ее не тронули.
— Я тут ни при чем, — закричал Рубо, — я на шухере стоял. Просто смотрел и смеялся.
— Тебе и сейчас смешно?
Рубо понурил голову, по-прежнему держась за стул.
— Что было с девушкой? — повторил Адамберг.
— Ее пятеро по очереди изнасиловали. У нее кровь пошла. А под конец она лежала и не двигалась. Я даже подумал, что перестарались, что она умерла. А она умом тронулась, перестала окружающих узнавать.
— Пятеро? Я думал, вас было семь.
— Я ее не трогал.
— А шестой? Он тоже ничего не сделал?
— Это была девчонка. Она. — Рубо указал на фотографию Марианны Барду. — Она жила с одним из тех мужиков. Мы не хотели баб впутывать, но она сама увязалась.
— Что она делала?
— Это она поливала бензином. Хохотала как сумасшедшая.
— Чудное зрелище.
— Да, — отозвался Рубо.
— И что потом?
— Потом парень весь в блевотине позвонил, мы выкинули их на улицу голыми вместе со шмотками, а сами пошли в кабак.
— Приятный вечер, — кивнул Адамберг. — Такое стоит отметить.
— Меня это отрезвило, клянусь. Больше я этим не занимался и тех парней больше не видел. Получил бабки по почте, как договорились, и больше не слышал об этом.
— До этой недели.
— Да.
— Когда ты узнал жертв.
— Только этого, этого и женщину. — Рубо указал на фотографии Виара, Клерка и Барду. — Я видел их только один вечер.
— Ты сразу понял?
— Только после смерти женщины. Я ее узнал, потому что у нее на лице было полно родинок. Тогда я посмотрел на другие фотки, и до меня дошло.
— Что он вернулся.
— Да.
— Знаешь, почему он так долго ждал?
— Нет, не знаю.
— Потому что потом он пять лет был в тюрьме. Его подружка, которая из-за вас тронулась умом, через месяц выбросилась из окна. Это тоже на твоей совести, Рубо, если тебе мало.
Адамберг встал, широко распахнул окно, чтобы вдохнуть воздуха и выгнать из комнаты запах пота и ужаса. На секунду он замер, наклонившись над балюстрадой, и поглядел на шагающих внизу людей, которые не слышали эту историю. Было четверть восьмого. Сеятель еще спал.
— Почему ты испугался, если его поймали? — спросил Адамберг, повернувшись.
— Потому что это не он, — выдохнул Рубо. — Тут вы попали пальцем в небо. Тот парень, над которым мы издевались, был дохляк, его щелчком можно было опрокинуть, мозгляк, рохля, книжный червь, ему и щепки не поднять. А тот, кого по телику показали, — силач, здоровяк, это совсем другой, точно вам говорю.
— Ты уверен?
— На все сто. Тот был хилый, я хорошо помню. Он на свободе и ищет меня. Теперь я вам все рассказал и требую от вас защиты. Но клянусь, я ничего не сделал, я на шух…
— На шухере стоял, я слышал, не трудись. А ты не думаешь, что человек может измениться за пять лет тюрьмы? Особенно если он вбил себе в голову отомстить вам? Ты не думаешь, что мускулы, в отличие от мозгов, можно накачать? И что, если ты так и остался дураком, он смог изменить себя по собственной воле?
— Зачем?
— Чтобы смыть позор, чтобы жить и судить вас.
Адамберг подошел к шкафу, достал из него прозрачный пакет с большим конвертом цвета слоновой кости внутри и легонько потряс им перед носом Рубо:
— Узнаешь?
— Да, — ответил тот, собрав морщины на лбу. — Я нашел такой на полу, когда сейчас выходил из дому. Он был открыт, а внутри пусто.
— Это подбросил сеятель. Тот самый конверт, в котором были смертоносные блохи.
Рубо стиснул руки на животе.
— Ты боишься чумы?
— Не очень, — ответил Рубо. — Не верю я в эту туфту. Это все сказки, чтобы пыль в глаза пустить. Я думаю, он душит.
— И ты прав. Ты уверен, что конверта не было вчера?
— Уверен.
Адамберг задумчиво потер щеку.
— Иди взгляни на него, — сказал он, подходя к двери.
Рубо колебался.
— Что, теперь тебе не до смеха? Не то что в старые времена? Пошли, ты ничем не рискуешь, зверь заперт в клетке.
Адамберг подвел Рубо к камере Дамаса. Тот еще спал сном праведника, на одеяле четко вырисовывался его профиль.
— Посмотри на него хорошенько, — сказал Адамберг. — Не торопись. Не забывай, что прошло уже восемь лет с тех пор, как ты его видел, и что тогда он был не в лучшей форме.
Рубо как зачарованный уставился на Дамаса через прутья решетки.
— Ну, что? — спросил Адамберг.
— Может, и он, — ответил Рубо. — Рот похож. Мне надо глаза видеть.
Под перепуганным взглядом Рубо Адамберг открыл камеру.