— Клиши, — объявил он.
— Есть! Очаг чумной эпидемии 1920 года. Это его семья, его призрак. Наверняка там он и жил раньше. Скорее, Данглар, имя и адрес.
— Клементина Курбе, улица Оптуль, 22.
— Проверьте ее.
Данглар застучал по клавиатуре, пока Адамберг расхаживал по кабинету, стараясь не наступить на котенка, который играл с ниткой, свисавшей с его брюк.
— Клементина Курбе, урожденная Журно, из Клиши, была замужем за Жаном Курбе.
— Что еще?
— Бросьте, комиссар. Ей восемьдесят шесть лет. Это почтенная дама, оставьте ее.
Адамберг нахмурился.
— Что еще есть? — настойчиво повторил он.
— У нее была дочь, сорок второго года рождения, — машинально прочел Данглар, — Розелина Курбе.
— Ну-ка, проверьте эту Розелину.
Адамберг подобрал Пушка и посадил в корзинку, но тот сразу вылез наружу.
— Розелина, урожденная Курбе, вышла замуж за Антуана Эллер-Девиля.
Данглар молча поглядел на комиссара.
— У них был сын? Арно?
— Арно Дамас, — подтвердил Данглар.
— Его бабка, — проговорил Адамберг. — Он тайком звонил бабуле из автомата. А родители бабки, Данглар?
— Они умерли. Не будем же мы копать до Средних веков.
— Их имена?
Быстро защелкали клавиши.
— Эмиль Журно и Селестина Давель, родились в Клиши, поселок Оптуль.
— Вот они, — пробормотал Адамберг, — победители чумы. Бабке Дамаса во время эпидемии было шесть лет.
Он подошел к телефону Данглара и набрал номер Вандузлера.
— Марк Вандузлер? Это Адамберг.
— Секундочку, комиссар, — отозвался Марк, — я только утюг поставлю.
— Поселок Оптуль, в Клиши, вам это что-нибудь говорит?
— Оптуль был центром эпидемии, там стояли бараки старьевщиков. Вам пришло про него «странное» письмо?
— Нет, это адрес.
— Поселок давно снесен, там теперь маленькие улочки и бедные дома.
— Спасибо, Вандузлер.
Адамберг медленно положил трубку.
— Возьмите двух человек, Данглар, мы отправляемся туда.
— Вчетвером? К старухе?
— Вчетвером. Заедем к следователю, возьмем ордер на обыск.
— А есть когда будем?
— По дороге.
XXXIV
По старой дорожке, по краям которой валялся разный мусор, они подошли к ветхому домику с пристройкой из кривых досок. По черепичной крыше стучали капли дождя. Паршивое было лето, и сентябрь такой же.
— Труба, — сказал Адамберг, указав на крышу. — Дрова. Яблони.
Он постучал в дверь. Открыла старая, высокая и полная женщина с тяжелым морщинистым лицом, ее волосы были убраны под цветастую косынку. Черные глаза молча глядели на четверых полицейских. Потом она вынула сигарету, которую держала во рту.
— Полиция, — проговорила она.
Это был не вопрос, а точное определение.
— Полиция, — подтвердил Адамберг, входя. — Вы — Клементина Курбе?
— Она самая, — ответила та.
Старуха провела их в гостиную, взбила подушки дивана, прежде чем пригласить их сесть.
— В полиции теперь женщины служат? — с презрением кивнула она в сторону лейтенанта Элен Фруаси. — Докатились. Мужиков, что ль, мало, чтоб с оружием играться, вы-то куда лезете? Других делов не нашлось?
У Клементины был деревенский выговор.
Вздыхая, она ушла на кухню и вернулась с подносом, на котором стояли стаканы и тарелка с лепешками.
— Фантазии, от них вся беда, — заключила она, ставя поднос на маленький столик, стоящий перед цветастым диванчиком и покрытый скатертью. — Подогретое вино и лепешки на сливках, откушать желаете?
Адамберг глядел на нее с изумлением, он был почти очарован этим грубым сморщенным лицом. Керноркян дал понять, что не отказался бы от лепешек, бутерброд, который он съел в машине, не пошел ему впрок.
— Угощайтесь, — подбодрила Клементина. — Только сливок сейчас не найдешь. Теперь не молоко, одна вода. Я кладу сметану, приходится класть.
Клементина наполнила пять стаканов, отпила немного вина и взглянула на гостей.
— Довольно вздора, — сказала она и зажгла сигарету. — Зачем пожаловали?
— Нас интересует Арно Дамас Эллер-Девиль, — начал Адамберг, взяв маленькую лепешку.
— Извините, его зовут Арно Дамас Вигье, — поправила Клементина. — Так ему больше нравится. В этом доме больше не произносят имени Эллер-Девиля. А не можете, так болтайте о нем на улице.
— Он ваш внук?
— Слушайте, сумрачный красавец. — Клементина вздернула подбородок в сторону Адамберга. — Я вам не какая-нибудь гусыня. Если бы вы этого не знали, вас бы тут не было. Как лепешки? Хороши или нет?
— Хороши, — признался Адамберг.
— Они замечательные, — не кривя душой, заверил Данглар. Честно сказать, он уже лет сорок не ел таких вкусных лепешек и радовался, как ребенок.
— Довольно вздора, — бросила старуха, все еще стоя, смерив взглядом четверых полицейских. — Дайте только сниму фартук, выключу газ и предупрежу соседку, а потом пойду с вами.
— Клементина Курбе, — сказал Адамберг, — у меня есть ордер на обыск. Сначала мы осмотрим дом.
— Вас как величать?
— Старший комиссар Жан-Батист Адамберг.
— Жан-Батист Адамберг, я не привыкла губить людей, если они не сделали мне худого, из полиции они или нет. Крысы на чердаке, — сказала она, ткнув пальцем в потолок, — триста двадцать две крысы, из них одиннадцать дохлых, кишащих голодными блохами, не советую к ним приближаться, если дорожите своей жизнью. Если хотите обыскать чердак, вызывайте дезинфекцию. Не утруждайтесь: крысы наверху, а машинка Арно, на чем он письма печатал, в маленькой комнате. Там же конверты. Что вам еще нужно?
— Библиотека, — сказал Данглар.
— Тоже на чердаке. Только надо пройти мимо крыс. Четыреста томов, представляете?
— О чуме?
— О чем же еще?
— Клементина, — мягко проговорил Адамберг, взяв еще одну лепешку, — вы не хотите присесть?
Клементина грузно опустилась в цветастое кресло и скрестила на груди руки.
— Зачем вы все это говорите? — спросил Адамберг. — Почему не отрицаете?
— Чего отрицать, про тех чумных?
— Да, про пять жертв.
— Какие жертвы, к чертям! — проворчала Клементина. — Палачи!
