— Палачи, — согласился Адамберг. — Мучители.
— Пусть сдохнут! Чем скорее подохнут, тем быстрее оживет Арно. Они отняли у него все, они его уничтожили. Арно должен воскреснуть. А этого не будет, пока эти оборотни землю топчут.
— Но оборотни не умирают сами по себе.
— Конечно нет. Живучие, как репейник.
— Пришлось им помочь, Клементина?
— Да уж пришлось.
— Почему именно чума?
— Журно — повелители чумы, — отрезала Клементина. — Не надо делать нам зла, вот и все.
— А иначе?
— Иначе Журно нашлют на вас чуму. У нас в руках бич Божий.
— Клементина, почему вы рассказываете все это?
— А что еще делать-то?
— Молчать.
— Разве вы меня не нашли? И малыш в кутузке со вчерашнего дня. Так что довольно вздора, надо отправляться, и дело с концом. Что изменится?
— Все может измениться, — сказал Адамберг.
— Ничего уже не изменишь, — сурово улыбнулась Клементина. — Дело сделано. Ясно вам, комиссар? Конец. Враг уже там. Трое других сдохнут через неделю, все равно, останусь я здесь или уйду. Для них слишком поздно. Дело сделано. Все восемь умрут.
— Восемь?
— Шестеро мучителей, жестокая девка и заказчик. По мне, их восемь. Вы в курсе или нет?
— Дамас ничего не сказал.
— И правильно. Он не мог говорить, не убедившись, что работа закончена. Так промеж нас было условлено, если одного из нас заметут. Как вы его нашли?
— По алмазу.
— Он его прячет.
— Я его видел.
— Ну да, — проговорила Клементина. — Вы ученый, вы знаете про бич Божий. На это мы никак не рассчитывали.
— Пришлось срочно наводить справки.
— Слишком поздно. Дело сделано. Враг уже там.
— Блохи?
— Ага. Они уже кинулись на них. Они уже заражены.
— Их имена, Клементина?
— Ишь чего захотели! Чтобы вы бросились их спасать? Это их судьба, и пусть она свершится. Не надо было уничтожать Журно. Они уничтожили его, комиссар, его и девушку, которую он любил, ту, что выкинулась в окно, бедняжка.
Адамберг покачал головой:
— Клементина, это вы внушили ему, что он должен мстить?
— Мы говорили об этом каждый день в тюрьме. Он наследник своего прадеда, кольцо принадлежит ему. Арно должен поднять голову, как Эмиль во время эпидемии.
— А вас не пугает, что придется идти в тюрьму? Вам и Дамасу?
— В тюрьму? — Клементина хлопнула себя по ляжкам. — Шутите, комиссар? Извините, мы с Арно никого не убили.
— Кто же тогда?
— Блохи.
— Выпустить зараженных блох все равно что выстрелить в человека.
— Извините, их никто не заставлял кусать. Это бич Божий, он карает, кого ему будет угодно. Если кто и убил, то только Бог. Или вы и Его думаете упечь?
Адамберг наблюдал за выражением лица Клементины Курбе, оно было так же безмятежно, как у ее внука. Он понял, почему Дамас был так непоколебимо спокоен. Один и другой считали себя абсолютно невиновными в пяти убийствах, которые совершили, и трех, которые были задуманы.
— Довольно вздора, — отрезала Клементина. — Поговорили — и будет, мне идти с вами или оставаться?
— Я попрошу вас пойти с нами, Клементина Курбе, — сказал Адамберг, вставая. — Чтобы сделать заявление. Вы задержаны.
— Так тому и быть, — согласилась Клементина и тоже встала. — Хоть мальчика повидаю.
Пока Клементина убирала со стола, гасила огонь и выключала газ, Керноркян дал понять Адамбергу, что ему не очень-то хочется лезть на чердак.
— Они безопасны, бригадир, — устыдил его Адамберг. — Господи, да где, по-вашему, она могла найти чумных крыс? Она бредит, Керноркян, все это только у нее в голове.
— А она другое говорит, — сумрачно возразил Керноркян.
— Она возится с ними каждый день, и чумы у нее нет.
— Журно под защитой, комиссар.
— Журно вбили это себе в голову, а вам это ничем не грозит, даю слово. Они нападают только на тех, кто вредит Журно.
— Что-то вроде семейного мстителя?
— Вот именно. Захватите также древесный уголь и отправьте в лабораторию с пометкой «срочно».
Прибытие старой женщины в уголовный розыск произвело сенсацию. Она принесла большую коробку лепешек, которую весело показала Дамасу, остановившись у решетки. Тот улыбнулся.
— Не волнуйся, Арно, — громко сказала она. — Дело сделано. Они все попались, все до единого.
Дамас улыбнулся еще шире, взял коробку, которую она просунула ему сквозь прутья, и спокойно вернулся на кушетку.
— Приготовьте ей камеру рядом с Дамасом, — распорядился Адамберг. — Достаньте из раздевалки матрас и устройте все как можно удобнее. Ей восемьдесят шесть лет. Клементина, — обратился он к старухе, — довольно вздора, приступим, жду ваших показаний, или вы устали?
— Приступим, — твердо ответила Клементина.
В шесть вечера Адамберг вышел пройтись, голова его гудела от признаний Клементины Журно, в замужестве Курбе. Он слушал ее два часа, потом устроил бабке и внуку очную ставку. Те ни разу не усомнились, что троих следующих жертв ждет смерть. Даже когда Адамберг объяснил, что прошло очень мало времени между появлением блох и смертью, слишком мало, чтобы можно было считать их умершими от чумы. Бич сей всегда наготове и к услугам Божьим, Он насылает и отводит его, когда захочет, ответила Клементина, в точности цитируя «странное» послание от 19 сентября. Даже когда Адамберг показал им результаты анализов, доказавших абсолютную безвредность их блох. Даже когда им сунули под нос фотографии со следами удушения. Их вера в могущество насекомых оставалась непоколебима, они были уверены, что три человека должны вскоре умереть, один в Париже, другой в Труа, третий в Шательро.
Комиссар бродил по улицам целый час, пока не остановился у стен тюрьмы Санте. Наверху один заключенный просунул ногу сквозь прутья. Там неизменно торчала из окна чья-то нога, болтаясь в воздухе над бульваром Араго. Именно нога, а не рука. Необутая, босая. Подобно комиссару, этот человек хотел прогуляться. Адамберг взглянул на ногу, представив, что это нога Клементины, а не Дамаса, болтается между небом и землей. Он не считал их сумасшедшими, за исключением того лабиринта, куда увлекал их семейный призрак. Когда нога неожиданно исчезла в окне, Адамберг понял, что оставался некто третий, вне этих стен, готовый завершить начатое в Париже, Труа и Шательро, держа наготове витую проволоку.
XXXV
Адамберг свернул к Монпарнасу и вышел на площадь Эдгар-Кине. Через четверть часа раздастся вечерний гонг Бертена.
