Он вытянул руки, потом скрестил их на затылке, оценив по достоинству почин несчастного сони. За окном — дождь и тень, между которыми не было ну решительно ничего общего.
Заметив спящего комиссара, Данглар решил не бросать монетку в аппарат. Он попятился и на цыпочках вышел из комнаты.
— Я не сплю, Данглар, — сказал Адамберг, не открывая глаз. — Возьмите себе кофе.
— Этим ложем мы обязаны Меркаде?
— Думаю, да, капитан. Я произвожу испытания.
— У вас найдутся конкуренты.
— Или последователи. Еще немного — и диванов станет шесть, по одному в каждом углу.
— Тут всего четыре угла, — уточнил Данглар, взгромоздившись на высокий табурет и свесив ноги.
— В любом случае это удобнее ваших треклятых табуретов. Не знаю, кто их изобрел, но они слишком высокие. Даже до приступки не дотянуться. Сидишь, словно аист на колокольне.
— Они шведские.
— Значит, шведы слишком высоки для нас. Вы думаете, это имеет значение?
— Что именно?
— Рост. Вам не кажется, что рост влияет на сообразительность, если, например, голова находится на расстоянии 1,9 метра от ступней и кровь тратит столько времени на движение туда-сюда? Может быть, мысли вдали от ног становятся чище? Или наоборот — какой-нибудь Мальчик-с-пальчик соображает лучше остальных, быстрее, точнее?
— Эммануил Кант, — сказал Данглар без особого энтузиазма, — был ростом всего полтора метра. А Кант — это воплощенная мысль, строго и безупречно выстроенная.
— А как там обстояло с телом?
— Он им так и не воспользовался.
— Тоже плохо, — пробормотал Адамберг, закрывая глаза.
Данглар счел, что разумнее будет ретироваться к себе в кабинет, от греха подальше.
— Данглар, вы ее видите? — спросил Адамберг ровным голосом. — Тень?
Майор вернулся и посмотрел в окно, на дождь, от которого в комнате стало совсем темно. Он слишком хорошо знал Адамберга, чтобы подумать, что комиссар спрашивал его о погоде.
— Она тут, Данглар. Она заслоняет свет. Вы не чувствуете? Она окутывает нас, разглядывает.
— Черная меланхолия? — предположил майор.
— Наверно. Вокруг нас.
Данглар провел рукой по затылку, дав себе время подумать. Какая тень? Где, что, когда? После потрясения, пережитого в Квебеке, Адамберг вынужден был на месяц отойти от дел, и Данглар пристально наблюдал за ним. Он видел, как быстро тот восставал из руин, которые почти похоронили под собой ясность его ума. Казалось, все довольно быстро вошло в норму — в норму Адамберга, само собой. Данглар чувствовал, что страх вновь возвращается к нему. Может быть, Адамберг недостаточно далеко отошел от пропасти, в которую чуть было не свалился?
— И давно это с вами? — спросил он.
— Началось почти сразу после моего возвращения, — сказал Адамберг, внезапно открыв глаза и выпрямившись на пенопластовой лежанке. — Она, может, и раньше меня подкарауливала, бродила тут у нас.
— Тут у нас?
— В Конторе. Это зона ее обитания. Когда я уезжаю в Нормандию, например, я перестаю ее ощущать. Когда возвращаюсь, она тут как тут, серенькая, скромненькая. Может быть, Молчальница.
— Это еще кто?
— Кларисса — монахиня, которую прикончил дубильщик.
— И вы в это верите?
Адамберг улыбнулся.
— Я слышал ее прошлой ночью, — сказал он с каким-то даже удовольствием. — Она гуляла по чердаку, и ее платье шуршало по полу. Я встал, пошел посмотреть.
— И там никого не было.
— Во-во, — ответил Адамберг, мысленно послав привет разметчику из Аронкура.
Комиссар обвел взглядом комнату.
— Она мешает вам жить? — деликатно спросил Данглар, чувствуя, что вступает на минное поле.
— Нет. Но эта тень нам счастья не принесет, поверьте мне, Данглар. Она не за тем сюда явилась.
— После вашего возвращения не произошло ничего особенного, разве что Новичок появился.
— Вейренк де Бильк.
— Он вас и беспокоит? Тень пришла вместе с ним?
Адамберг обдумал предположение Данглара.
— Ну, какие-то неприятности он с собой принес, это очевидно. Вейренк родом из соседней долины. Он вам рассказал? О долине Оссо? О волосах?
— Нет. А зачем?
— В детстве на него напали пятеро парней. Они распороли ему живот и изрезали голову.
— И что?
— А то, что эти парни пришли из моей деревни. И Вейренк в курсе. Он сделал вид, что удивился, но на самом деле он все прекрасно знал еще до того, как попал в Контору. И лично я считаю, что именно за этим он к нам и пожаловал.
— За чем «за этим»?
— За воспоминаниями, Данглар.
Адамберг снова вытянулся на пенопласте.
— Помните медсестру, которую мы взяли два года назад? До нее я никогда старух не арестовывал. Мерзкая история.
— Она была чудовищем, — сказал Данглар дрогнувшим голосом.
— Ариана считает, что она — двойняшка. С одной стороны — Альфа, человек как человек, с другой — Омега, ангел смерти. Кстати, что такое альфа и омега?
— Греческие буквы.
— Допустим. Ей было 73 года. Помните, как она на нас посмотрела в момент ареста?
— Помню.
— Не очень бодрящее воспоминание, а, капитан? Может, она по-прежнему на нас смотрит? Вдруг она и есть Тень? Вспомните.
Данглар помнил. Все началось дома у пожилой дамы, умершей естественной смертью. Они приступили к рутинной проверке. Лечащий врач и Ромен, судебный медик, который тогда еще не впал в прострацию, управились минут за пятнадцать. Внезапная остановка сердца, телевизор еще работал. Два месяца спустя Данглар и Ламар произвели ту же дежурную операцию дома у мужчины девяносто одного года, умершего в своем кресле с открытой книгой в руках. Книга, как ни странно, называлась «Искусство быть бабушкой». Адамберг появился, когда его коллеги заканчивали отчет.
— Разрыв аневризмы, — объявил врач. — Это всегда как гром с ясного неба. Но если уж грянет, так грянет. Возражений нет, коллега?
— Никаких, — ответил Ромен.
— Тогда поехали.
Врач достал ручку и бланк медицинского заключения.
— Нет, — сказал Адамберг.
Все взгляды обратились на комиссара, который, прислонившись к стене и скрестив руки, смотрел на них.
— Что такое? — спросил Ромен.
— Вы ничего не чувствуете?
Адамберг отлепился от стены и подошел к телу. Он обнюхал лицо, коснулся ласковым движением редких волос старика. Потом, задрав голову, обошел квартиру.
