Эсталер стоял не шелохнувшись, с протянутой рукой.
— Расслабься, Эсталер. Пока его нет. Он медленно передвигается.
Когда минут через пять Адамберг вошел в комнату, Эсталер практически не изменил позу. Он ждал, и надежда превратила его в соляной столб. Он повторял про себя фразу комиссара, произнесенную на коллоквиуме: «Возьмите с собой Эсталера, у него глаз — алмаз».
Адамберг изучил трофеи на ладони молодого человека.
— Лежали и только нас и ждали, да? — улыбнулся он.
— Снаружи, у самой двери, слева от ступеньки.
— Я знал, что ты мне их принесешь.
Эсталер выпрямился со счастливым видом птенца, вернувшегося из первого полета с дождевым червяком в клюве.
— Езжайте в Монруж, — решил Адамберг. — У нас остался всего один день, придется работать ночью. Отправляйтесь туда вчетвером, а лучше вшестером. Жюстен, Меркаде и Гардон поедут с тобой. Они сегодня дежурят.
— Меркаде дежурит, но в данный момент спит, — напомнил Данглар.
— Тогда возьми Вуазне. И Ретанкур, если она снизойдет до второго путешествия. Она, если захочет, может прожить без сна, сидеть за рулем десять ночей подряд, пересечь Африку пешком и догнать самолет в Ванкувере. Преобразование энергии — великая вещь.
— Я знаю, комиссар.
— Обшарьте все парки, скверы, аллеи и пустыри. Не забудьте про стройки. Отовсюду привезите образцы.
Эсталер бросился вон, сжимая в кулаке свое сокровище.
— Хотите, я тоже поеду? — спросил Данглар, выключая компьютер.
— Нет, идите кормить ужином детей, и я займусь тем же. Камилла играет в Сент-Юсташ.
— Я могу попросить соседку покормить их. У нас остались всего сутки.
— Глаз-алмаз справится, и ему помогут.
— Почему, как вам кажется, Эсталер так пучит глаза?
— Наверное, в детстве что-то такое увидел. Мы все в детстве что-то такое видели. Некоторые после этого слишком широко открывают глаза, другие толстеют, у третьих туман в голове или…
Адамберг запнулся и мысленно послал подальше рыжие пряди Новичка.
— Думаю, Эсталер сам нашел эти камешки. Думаю, Ретанкур было наплевать, и она выпивала с Новичком. Пиво, скорее всего.
— Скорее всего.
— Я все еще ее раздражаю порой…
— Вы всех раздражаете, комиссар. Что, она исключение?
— Всех, кроме нее, — вот такой расклад меня бы устроил. До завтра, Данглар.
Адамберг вытянулся на своей новой кровати, положив себе на живот младенца, который вцепился в него, как обезьяний детеныш в отцовскую шерсть. Оба были сыты, умиротворены и молчаливы. И оба утопали в необъятном красном пуховом одеяле, подаренном второй сестрой Адамберга. Монахиня на чердаке не подавала признаков жизни. Лусио Веласко не преминул исподволь расспросить его о присутствии Клариссы, и Адамберг успокоил его.
— Я расскажу тебе одну историю, сын мой, — сказал Адамберг в темноту. — Тоже про горы, но без opus spicatum. Надоели нам эти стенки хуже горькой редьки. Я расскажу тебе сказку про горного козла, который познакомился с другим козлом. Имей в виду, что козлы не любят, когда к ним приходят их братья по крови. Они любят других зверей — зайцев, птиц, медведей, сусликов, кабанов — кого угодно, только не себе подобных. Потому что пришлые козлики хотят отнять у них землю и жену. И бодаются огромными рогами.
Тома пошевелился, как будто вник во всю сложность ситуации, и Адамберг сжал в руке его кулачки.
— Не беспокойся, все кончится миром. Но сегодня меня чуть было не забодали. Тогда я боднул в ответ, и рыжий козлик убежал. Ты тоже научишься бодаться, когда вырастешь. Горы тебе помогут. Не знаю, хорошо это или плохо. Но это твои горы, что ж теперь делать. В один прекрасный день рыжий вернется и снова нападет на меня. Мне кажется, он в ярости.
Сказка усыпила Адамберга раньше, чем ребенка. Прошло полночи, а они так и лежали, не шелохнувшись. Внезапно Адамберг открыл глаза и протянул руку к телефону. Ее номер он знал наизусть.
— Ретанкур? Вы в постели или в Монруже?
— А вы как думаете?
— В Монруже, месите грязь на стройке.
— На пустыре.
— А остальные?
— Кто где. Ищем, подбираем.
— Общий сбор, лейтенант. Вы где?
— У дома 123 по проспекту Жан-Жорес.
— Никуда не уходите. Я еду.
Адамберг потихоньку встал, надел брюки, пиджак, повесил ребенка на живот. Пока он будет держать одну руку на его голове, а другую — на попке, Тома не проснется, можно даже не волноваться. И пока Камилла не узнает, что промозглой ночью он повез сына в Монруж погулять в дурной компании легавых, все будет замечательно.
— Ты-то уж меня не продашь, а, Том? — прошептал он, укутывая его в одеяло. — Не говори ей, что мы отправились в ночной поход. У меня нет выбора, у нас остался всего один день. Пошли, зайка, спи спокойно.
Через двадцать пять минут Адамберг вышел из такси на проспекте Жан-Жорес. Подчиненные уже ждали его, сбившись в тесную кучку на тротуаре.
— Ты с ума сошел — ребенка притащил, — сказала Ретанкур, подойдя к машине.
Иногда, и во многом благодаря слиянию тел, которому они были обязаны жизнью, комиссар и лейтенант резко переключали тональность своих отношений, словно поезда, меняющие пути, и переходили на «ты», ощущая почти интимную близость до гроба. Они знали, что склеены намертво. Нерушимая любовь — из тех, что остается навеки платонической.
— Не беспокойся, Виолетта, он спит сном праведника. Если ты не выдашь меня Данглару, который выдаст меня Камилле, все будет отлично. Что тут делает Новичок?
— Он вместо Жюстена.
— Сколько у вас машин?
— Две.
— Бери одну, я поведу вторую. Встретимся перед главным входом на кладбище.
— Зачем? — спросил Эсталер.
Адамберг легко потрепал его по щеке:
— Ваши камешки оттуда, бригадир. Помните, что так развеселило Диалу и Пайку?
— А их что-то развеселило?
— Да.
— Они все шутили про сломанную плиту, — вспомнил Вуазне.
— Да, и очень смеялись. Только горячий ужин был явно ни при чем.
— Надгробная плита, — внезапно сообразил Гардон. — На кладбище в Монруже.
— Они ее разбили. Пойдем. Не забудьте фонарики.
Кладбищенского сторожа было нелегко добудиться, но просто расспрашивать. В эти нескончаемые ночи любое разнообразие, будь то даже полиция, принималось им с радостью. Да, там сдвинули плиту. Сломали и вытащили. Она валялась рядом с могилой, расколотая пополам. Семья заказала новую.
