— Она медсестру не упоминала? Ангела смерти?
— Да, она мне все рассказала, в том числе об осквернении могил. Она же часто приходит, знаешь. Золото, а не девочка. Она мне даже оставила фотографии, чтобы было чем заняться при случае.
Ромен вяло потянулся к груде барахла, загромождавшего кухонный стол, вытащил из нее пачку цветных снимков большого формата и подтолкнул ее к Адамбергу. Лица Пайки и Диалы, раны на горле, следы от укола на руках… Взглянув на фотографии трупов из Монружа и Оппортюн, Адамберг скривился и положил их в низ стопки.
— Качественная работа, как видишь. Ретанкур меня балует. Ну ты и вляпался, — добавил врач, похлопав по пачке фотографий.
— Догадываюсь, Ромен.
— Нет ничего сложнее, чем поймать методичных психопатов, пока ты не уловишь, что у них на уме. А поскольку у них ум психопатов, тебе мало не покажется.
— Ты так и сказал Ретанкур? Ты ее отговаривал?
— Я бы не рискнул ее отговаривать.
Комиссар заметил, как запорхали веки доктора, и тут же подлил ему кофе.
— Достань мне парочку капсул из желто-красной коробки.
Адамберг выдавил две капсулы ему на ладонь, и Ромен проглотил обе разом.
— Так, — сказал Ромен. — На чем мы остановились?
— На том, что ты сказал Ретанкур, когда видел ее в последний раз.
— То же, что и тебе. Убийца, которую ты ищешь, — настоящая психопатка, крайне опасная.
— Ты согласен с тем, что это женщина?
— Разумеется. Ариана — чемпионка в своем деле. Можешь ей верить с закрытыми глазами.
— Я знаю, что на уме у этой психопатки, Ромен. Она стремится к абсолютной власти, божественному могуществу и вечной жизни. Ретанкур тебе не говорила?
— Да, она мне прочла старинный рецепт. Это оно и есть, — Ромен снова похлопал по стопке снимков. — Живая сила дев, ты попал в точку.
— «Живая сила дев», — прошептал Адамберг. — Она не могла тебе об этом сказать, это единственное, чего мы не поняли.
— Ты не понял? — спросил Ромен, ошеломленно глядя на него, — казалось, он понемногу приходит в себя, по мере того как работа вновь захватывала его. — Так это ж ясно, как день в твоих горах.
— Оставь мои горы в покое, умоляю тебя. И расскажи мне о живой силе.
— Да что же это может быть, дурья башка? Живая сила — это то, что остается живым после смерти, то, что бросает вызов смерти и даже старости. Волосы, черт побери. Когда мы взрослеем и все процессы постепенно замирают, единственное, что продолжает расти, новенькое, как с иголочки, — это волосы.
— Если только они не выпадают.
— У женщин не выпадают, приди в себя. Волосы или ногти. В любом случае это одно и то же — кератин. Твоя «живая сила дев», или девственниц, — это их волосы. Потому что в могиле только они сопротивляются смерти. Это антисмерть, противосмерть, противоядие. Подумаешь, сложности. Ты меня слушаешь, Адамберг, или ты впал в прострацию?
— Я тебя слушаю, — сказал пораженный Адамберг. — Здорово, Ромен, а главное, очень похоже на правду.
— Похоже? Ты что, издеваешься? Так оно и есть. Посмотри снимки, черт возьми.
Ромен схватил стопку фотографий, но вдруг широко зевнул и потер глаза.
— Намочи полотенце под холодной водой и разотри мне голову.
— Твое полотенце страшно взять в руки.
— Плевать. Давай пошевеливайся.
Адамберг повиновался и изо всех сил, словно лошадь драил, растер ему голову мокрым полотенцем. У Ромена даже лицо побагровело.
— Ну что, лучше?
— Сойдет. Налей мне остатки кофе. И передай тот снимок.
— Какой?
— Первой женщины, Элизабет Шатель. Возьми у меня на столе лупу.
Адамберг положил перед Роменом лупу и жуткий снимок.
— Вот, — сказал тот, указывая на правый висок Элизабет. — Ей отрезали несколько прядей.
— Ты уверен?
— На все сто.
— «Живая сила дев», — повторил Адамберг, вглядываясь в фотографию. — Эта психопатка убила их, чтобы отрезать прядь волос.
— Которым удалось устоять перед лицом смерти. С правого виска, посмотри. Ты текст помнишь?
— «…с живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве».
— Одесную — справа. Потому что слева, ошую, — мрак, тьма. А справа — свет. Правая рука правит жизнью. Догоняешь, старик?
Адамберг молча кивнул.
— Ариана упоминала о волосах, — сказал он.
— Говорят, она тебе нравится.
— Кто тебе сказал?
— Твоя лейтенантша.
— Почему Ариана не заметила отрезанных волос?
Ромен довольно усмехнулся:
— Потому что заметить это мог только я. Ариана — чемпионка, но ее отец не был парикмахером. А мой был. Я умею отличать свежесрезанные пряди. Кончики выглядят по-другому, они четкие, прямые и не секутся. Не видишь? Вот тут.
— Нет.
— Потому что твой отец не был парикмахером.
— Нет.
— У Арианы есть еще одно извинение. Насколько я понимаю, Элизабет Шатель не особенно следила за своей внешностью. Я не ошибаюсь?
— Нет, она не красилась и не носила украшений.
— И у нее не было парикмахера. Она сама себя стригла как бог на душу положит. Когда волосы падали ей на глаза, она брала ножницы, раз — и готово. Получается нечто весьма сумбурное, видишь? Длинные, короткие и средние пряди вперемешку. Ариана просто не могла вычленить в этом творческом беспорядке волосы, срезанные недавно.
— Мы работали в свете прожекторов.
— Тем более. А на Паскалине вообще ничего не видно.
— Ты все это рассказал Ретанкур в пятницу?
— Конечно.
— И что она ответила?
— Ничего. Задумалась, совсем как ты. Вряд ли это что-то изменит.
— Зато теперь мы знаем, почему она раскапывает могилы. И почему ей надо убить третью девственницу.
— И ты в это веришь?
— Да. «Трижды». Это число женщин.
— Возможно. А ты нашел третью?
— Нет.
— Тогда ищи женщину с красивыми волосами. У Элизабет и Паскалины волосы были отменного качества. Проводи меня до постели, старик. Я больше не могу.
— Извини, — сказал Адамберг, быстро вставая.
— Ничего страшного. Но раз уж ты копаешься в старинных снадобьях, поищи мне что-нибудь от прострации.
— Обещаю, — сказал Адамберг, провожая Ромена в спальню.
