Конечно, поначалу он насторожился. Со знакомыми крестного нужно держать ухо востро: когда-то он был полицейским и играл по своим правилам. И правила эти были довольно специфические. Среди знакомых Вандузлера-старшего встречался самый разный народец. В данном случае ему было предложено сортировать газетные вырезки с условием не рыться в других бумагах. Крестный сказал, что это вопрос доверия, что Луи Кельвелер собрал тонны информации, а теперь, когда его вышибли из министерства, продолжает ее собирать. «Один? – поинтересовался Марк. – И у него получается?» В том-то и дело, что нет, ему нужна помощь.
Марк согласился, он не станет рыться в бумажках, плевать ему на них. Будь то средневековый архив, тогда другое дело. Но преступления, списки, имена, банды, процессы, нет уж, увольте. «Прекрасно, – сказал крестный. – Можешь завтра приступать. В десять часов в его бункере, он объяснит, что делать. Может, расскажет свою теорию насчет сомнений и колебаний, это его жизненное кредо, у него лучше получится, чем у меня. Пойду позвоню ему».
В их доме все еще не было телефона. Уже восемь месяцев как они поселились в этой хибаре, четверо мужчин, наполовину сломленных безденежьем, чтобы объединить свои силы и вместе попытаться выбраться из трясины. До сих пор благодаря их отчаянным попыткам им лишь изредка удавалось перевести дух, и дольше, чем на три месяца, планов они не строили. Поэтому, если нужно было позвонить, приходилось идти в кафе.
Вот уже три недели Марк добросовестно делал свое дело, в том числе по субботам, ведь по субботам тоже выходят газеты. Читал он быстро, а потому скоро справлялся с ежедневной стопкой, которая была довольно объемистой, так как Кельвелер выписывал все региональные издания. Все, что от него требовалось, – это отыскивать взбрыки преступной, политической, деловой и частной жизни и раскладывать по стопкам. В этих взбрыках в первую очередь следовало примечать хладнокровие, а не горячность, жесткость, а не податливость, намеренную жестокость, а не спонтанность. Кельвелер не стал давать подробных инструкций по сортировке, Марку Вандузлеру ни к чему было слушать теорию правой и левой руки, ибо он сам был сотворен из противоречий и правил. А потому Кельвелер предоставлял ему полную свободу в работе с прессой. Марк делал необходимые выписки, сортировал по темам, вырезал заметки, раскладывал в папки и раз в неделю составлял сводный отчет. Кельвелер ему как будто подходил, хотя Марк и не был до конца в этом уверен. Он видел его всего трижды – высокий, приволакивает негнущуюся ногу, хорош собой, если присмотреться поближе. Временами он выглядел довольно грозно, что было неприятно, зато Кельвелер все делал спокойно и не спеша. И все же Марк пока не чувствовал себя рядом с ним в своей тарелке. С Луи он невольно старался себя сдерживать, а сдерживаться Марк не любил, его это тяготило. Если ему хотелось понервничать, он всегда давал себе волю. Кельвелер же был не из тех, кого легко вывести из себя. Это-то и раздражало Марка, который предпочитал людей столь же беспокойных, как он сам, и даже хуже, если такие бывают.
Когда-нибудь, думал Марк, отпирая два замка на двери бункера, он постарается стать спокойнее. Однако в свои тридцать шесть лет он не знал, как этого добиться.
На пороге он вздрогнул. Позади своего письменного стола он увидел кровать и старуху с подкрашенными волосами, которая положила книгу и уставилась на него.
– Входите, – сказала Марта, – не обращайте на меня внимания. Я Марта. Это ведь вы работаете для Людвига? Он вам записку оставил.
Марк прочел несколько строк, в которых Кельвелер все разъяснял. Все понятно, но он что, думает, так уж легко работать, когда у тебя кто-то торчит за спиной, черт бы его побрал.
Марк кивнул в знак приветствия и уселся за стол. Надо сразу обозначить дистанцию, потому что эта старуха показалась ему болтливой и до ужаса любопытной. Видно, Кельвелер не опасается, что она станет рыться в его папках.
Он чувствовал, что она рассматривает его сзади, и от этого весь сжался. Взял в руки «Монд», но сосредоточиться никак не мог.
Марта разглядывала парня со спины. Одет во все черное, узкие брюки и полотняная куртка, ботинки и волосы тоже черные, роста невысокого, чересчур худой, смахивает на неврастеника, проворный, но крепышом не назовешь. Лицом ничего себе, щеки слегка впалые, что-то индейское в нем есть, но вообще недурен, черты тонкие, статный. Ладно. Притремся. Не станет она ему мешать, он из породы дерганых, а такие любят в одиночку работать.
Марта встала и надела пальто. Надо пойти забрать вещи.
Марк замер на половине строки и обернулся.
– Людвиг? Это его имя?
– Ну да, – ответила Марта.
– Но его зовут не Людвиг.
– А вот и нет. Его зовут Луи. Луи, Людвиг – одно и то же, разве не так? А вы, значит, племянник Вандузлера? Армана Вандузлера? Он шикарно вел себя с девочками, когда был комиссаром.
– Меня это не удивляет, – сухо отозвался Марк.
Вандузлер-старший никогда ни в чем не знал меры. Его жизнь была чередой пылких романов, легких расставаний и удовольствий, щедрой, но также и опустошительной, за что осторожный с женщинами Марк нещадно порицал его. Это было вечной темой их споров.
– Он ни разу не ударил проститутку, – продолжала Марта. – Когда я попадала к вашему дядюшке, мы подолгу беседовали. Как он? А вы на него немного похожи, если приглядеться. Ладно, оставляю вас работать.
Марк встал, держа в руках точилку и карандаш.
– А все-таки Кельвелер… Почему вы зовете его Людвигом?
Этот-то куда свой нос сует?
– А что не так? – удивилась Марта. – Разве Людвиг – плохое имя?
– Да нет, звучит неплохо.
– А по мне, так это лучше, чем Луи. Луи… Луи… глуповато звучит по-французски.
Марта застегнула пальто.
– Да, – проговорил Марк. – А откуда он, Кельвелер? Из Парижа?
И какого черта он пристает к ней со своими вопросами? Отпустил бы старуху – и дело с концом. Запахнув полы пальто, Марта и сама замкнулась.
– Так из Парижа? – не унимался Марк.
– Из Шера. И что с того? Разве человеку нельзя зваться, как он хочет, пока других законов не придумали?
Марк кивнул, кое-что не укладывалось у него в голове.
– Ну а Вандузлер, что за фамилия? – поинтересовалась Марта.
– Бельгийская.
– Ну вот.
Марта вышла, сделав на прощание жест, означавший, если Марк правильно его истолковал, «не лезь не в свое дело».
Марта, ворча, спускалась по лестнице. Больно любопытный, больно разговорчивый этот парень, прямо как она сама. Впрочем, если Людвиг ему доверяет, его дело.
Марк вновь уселся за стол, слегка встревоженный. Пусть Кельвелер работал в министерстве внутренних дел. Но то, что он продолжает всюду совать свой нос и ведет этот безумный архив, казалось Марку нелепым и бессмысленным. Громкие слова всего не объясняют. За громким словом частенько прячутся ожидающие своего часа мелкие личные счеты, иногда справедливые, а порой отвратительные. Марк поглядел на полки, где теснились коробки с архивом. Нет. Он всегда держал слово, как честный парень, честный до того, что мог утомить остальных своей честной болтовней, и рыться в бумагах он не станет. Не так много у него добродетелей, чтобы одной пожертвовать.
