Бонно медленно покачал головой, наливая вторую рюмку Луи.
– Нет… Я ведь уже сказал, что она… что он был весь укутан и одет в толстое шерстяное коричневое пальто и обычные брюки, такие зимой и мужчины и женщины носят…
– Может, волосы выбивались из-под шляпы?
– Нет… Или я не заметил. Я в общем-то почти ничего не заметил. Мне просто показалось, что это немолодая, полная, не слишком изящная женщина. Не знаю почему. И дело тут не в одежде, не в телосложении, не в лице и не в волосах. Было что-то другое, но я не знаю, что именно.
– Подумайте. Это может быть очень важно.
– Но мне сказали, что это был мужчина, – заметил Бонно.
– А если правы были вы? – спросил Луи.
По лицу кондитера скользнула легкая улыбка. Он оперся подбородком на руки и задумался, что-то бормоча себе под нос. Луи собрал со стола рисунки, отдал Марку, и он спрятал их в блокнот.
– Ничего в голову не приходит, – сказал Бонно, выпрямляясь. – Слишком давно это было.
– Возможно, еще вспомните, – предположил Луи, вставая. – Я вечером позвоню и дам вам телефон гостиницы. Если что-то вспомните о той «женщине» или по рисункам, оставьте мне сообщение. Я буду в городе все утро.
Марк и Луи прошлись по городу, выбирая, где бы поужинать. Было еще тепло, и Луи нес куртку в руке.
– Небогатый улов, – сказал Марк.
– Похоже на то. Да и тип он не слишком приятный.
– Зря я рисовал. Отважный кондитер сомнительной храбрости слеп как крот.
– Но история с женщиной более чем любопытна, если, конечно, это правда.
– Нам это неизвестно. Чересчур откровенным его не назовешь.
Луи пожал плечами:
– Бывают такие люди. Пойдем поужинаем в том ресторанчике. Клеман играл здесь по вечерам.
– Я не голоден, – сказал Марк.
– Как тебе пирожные?
– Правда вкусные. Он мастер своего дела.
Луи выбрал уединенный столик.
– Слушай, – спросил он, усаживаясь, – а что ты рисовал потом, когда закончил портреты? Церкви, реки или булочки?
– Старик Клермон сказал бы тебе, что все это женщины. Не рисовал я ни то ни другое.
– А что?
– Правда, интересно?
Марк протянул ему блокнот, и Луи поморщился:
– Что еще за дрянь? Один из твоих вонючих чертиков, что ли?
– Это увеличенная в сорок раз муха Клермона, – с улыбкой объяснил Марк. – Его муха под шляпой.
Луи удрученно покачал головой. Марк перевернул лист.
– А это, – сказал он, – другая увеличенная муха.
Луи повертел лист так и сяк, пытаясь отыскать смысл в нагромождении пересекающихся линий и белых пятен.
– Ничего не понятно, – сказал он, возвращая блокнот Марку.
– Потому что она непостижима. Это муха убийцы.
Глава 34
В шесть вечера Люсьен вернулся с занятий. Он был очень возбужден и сразу спустился в погреб. Матиас и Клеман старательно трудились над кучей кремния с рулоном скотча.
– Ты готов? – спросил Люсьен.
– Мы заканчиваем, – спокойно ответил Матиас.
Люсьен барабанил по столу, пока охотник-собиратель заканчивал склейку. Потом он забрал у Клемана кремний и осторожно положил в бак.
– Шевелись, – подгонял Люсьен.
– Уже иду. Ты еду взял?
– Твой бутерброд по-деревенски и литр воды, индейка с горошком и пиво для меня.
Матиас ничего не ответил и стал подниматься по лестнице, тихонько подталкивая Клемана перед собой.
В столовой Люсьен взял швабру и яростно стукнул четыре раза в потолок. Кусочек штукатурки отвалился и упал ему под ноги. Матиас неодобрительно поморщился. Наверху хлопнула дверь, и через минуту появился Вандузлер-старший.
– Уже? – спросил он
– Хочу там быть в семь часов, – объявил Люсьен. – Плохая военная подготовка всегда становилась причиной кровавой резни.
– Ясно, – сказал крестный, – ты на какую улицу идешь?
– Матиас на улицу Солнца, а я на улицу Луны. Улица Золотого Солнца в пролете. Нас всего двое.
– Ты уверен в том, что делаешь?
– В поэме? Уверен на все сто. Я взял наброски Марка, он здорово нарисовал тех двоих.
– А если это кто-то неизвестный?
Люсьен нетерпеливо фыркнул:
– Попытка не пытка. Ты против?
– Вовсе нет.
Крестный проводил их до двери, запер дверь на ключ и спрятал его в карман. Сегодня вечером ему предстояло караулить Клемана Воке одному.
Глава 35
В гостинице «Старый фонарь» в Невере после десяти утра завтраком не кормили. Луи уже привык к этому вынужденному наказанию, потому что он был одним из тех подозрительных постояльцев, которые встают позже положенного часа, между одиннадцатью и часом дня, а так поступают только бродяги, полуночники, те, чья совесть нечиста, бездельники, небритые холостяки и аморальные типы. Портье вручил ему две записки. Луи быстро развернул первую и узнал почерк Марка, а это не предвещало ничего хорошего.
Привет, сын Рейна. Я уехал в восемь утра повидать старую знакомую, о которой ты уже знаешь, а заодно и дома в округе, которые не успел посмотреть вчера. Между 14.30 и 15.30 буду на старом мосту. Если тебя не будет, вернусь поездом. Если твоей жабе вздумается прогуляться на берег Луары, ради бога, не удерживай ее. Марк.
Луи раздраженно покачал головой. Как можно вставать на рассвете, чтобы посмотреть церковь, которую уже видел вчера, он не мог этого понять. Марк совсем чокнулся со своим Средневековьем, и толку от него теперь мало. Он развернул вторую записку, куда более лаконичную. Утром звонил Жан-Мишель Бонно и просил его заехать в магазин как можно скорее.
Луи легко отыскал магазин Трусливого Кондитера. Его жена провела Луи в душную кухню, где пахло маслом и мукой. Он вспомнил, что еще не завтракал, и Бонно, еще более румяный и нетерпеливый, чем вчера, поставил перед ним два горячих круассана.
– Вы вспомнили? – спросил Луи.
– Да. – Бонно потирал руки, отряхиваясь от муки. – Вчера глаз не мог сомкнуть, все думал о бедняжке соседке, как призрак меня преследовала. Я совсем разбит.
– Да, – сказал Луи, – я вас понимаю.
– Жена мне сказала, что это из-за полнолуния, но я-то знаю, что из-за соседки. А как же иначе, после нашего-то разговора.
– Мне жаль.
