– Але, – сказала она. – Здравствуйте, Марина. Да, получала. Из Интернета. Такое странное... «Твоя очередь никогда не наступит». Спасибо, буду осторожна, до свидания.
Она отключила связь и снова обвила руками его шею.
Дима осветил все вокруг ультрафиолетовой лампой.
– Все чисто, – сказал он. – Крови нет. Что сказала Вероника?
– Ей пришло сообщение, что ее очередь никогда не наступит. Это что-то апокалиптическое. Кира и Ульяна мертвы, фото Цукермана разорвано, Лиза следующая, с Ирой нет связи, Анастасия будет последней, очередь Вероники не наступит никогда. Мне не приходило ничего. Евгении я сейчас по...
В этот момент Евгения позвонила сама.
– Дай я угадаю, – сказал Дима. – В эсэмэске, которая пришла Евгении, есть слово «ноги».
– Марина, – сказала Евгения в трубку, – вы попросили сообщать обо всех подозрительных звонках, сообщениях и ситуациях. Мне пришло сообщение. Там два слова. «Только ноги».
Марина посмотрела на Диму дикими глазами.
– Евгения, спасибо, это очень важно, – сказала она. – У нас уже два трупа. Убиты Кира и Ульяна. Это сообщение – угроза. Вашим ногам. Хотя я не представляю, как это может быть и что это значит.
– Кто-то убивает посетительниц семинара одну за другой? А у меня ноги планирует оторвать?
– Да. В торговом центре. Второе убийство словно сделано под копирку.
– Маньяк, – сказала Евгения. – Определенно маньяк.
– Зачем?
– Маньяк не задает слова «зачем». Ему просто хочется убивать. У него в душе есть что-то сумасшедшее. Что-то в глубине... такое бешеное. Как гидра, которая притаилась на дне пруда.
Евгения отключилась. Марина посмотрела на мужа.
– Откуда ты знал? – спросила она.
Он улыбнулся.
– Вник в логику, – сказал он. – Тебе сообщение вообще не придет. Потому что ты беременная, не в теме. Не вписываешься в ряд. Знаешь, как рубанок, гвозди, стамеска, молоток, арбуз, пила и шпатель. Найди лишнее.
– Арбуз.
– Молодец. Ты арбуз. Ты – лишняя.
– Так почему ноги? Почему?
Они вышли из примерочной и пошли к кассе.
– Пока не могу сказать, – покачал он головой. – Потерпи. Если я расскажу тебе свою версию, ты перестанешь думать, а мне надо, чтобы ты продолжала пытаться мыслить самостоятельно. К слову, моя догадка ни на что не влияет. Я просто уловил закономерность. Но она нам пока ничем не поможет.
Они оплатили покупки и вышли из Terranova. Следующим был кофейный бутик, распространяющий одуряющий аромат.
Лиза рисовала, но вдохновение потихоньку убывало, а шрамы на груди болели все сильнее. Они ныли и стреляли, как будто на грудь капал раскаленный свинец. Лиза села на мягкий пушистый пол рядом с недописанной картиной и прижала руки к груди. Картины были прекрасны. Она была молодой, красивой и талантливой. Но силы оставляли ее, а депрессия нарастала.
Она прошлась по квартире, залезла в ванну с морской солью, потом встала перед зеркалом. Лиза вспомнила, как ее привезли в больницу, как персонал уговаривал ее сказать правду и написать заявление на того, кто это сделал... Но Лиза не сказала ни слова. Никто не знал, кто был виноват.
Потом, пару лет спустя, она попыталась наладить личную жизнь, но, когда дело зашло далеко и она разделась, на лице у молодого человека отразились изумление, ужас и плохо скрытое отвращение. Она ждала сочувствия. Ну или что он просто сделает вид, что все в порядке… Больше Лиза романтических отношений не заводила.
Лиза вздохнула и провела кистью по холсту. Никакого удовольствия, никакого вдохновения.
– Я попытаюсь поспать, – сказала она охраннику, сидевшему в прихожей и читавшему журнал «Если». – Выпью пару таблеток, авось удастся часок покемарить.
Охранник кивнул и снова углубился в чтение.
За кофейным бутиком было небольшое кафе.
– Мне кофе без кофеина, – сказала Марина официантке. – У вас есть тирамису? Два, пожалуйста. Плюс еще взбитые сливки с шоколадом и орешками и чизкейк с карамельным сиропом.
– Мне норвежский салат с семгой, – сказал Дима. – И эспрессо. Между прочим, все удачно. Закупим кофе. Ты сейчас не пьешь, поэтому я на свой вкус выберу. Больше всего люблю кенийский. Хотя чилийский тоже иногда неплохо идет.
Взбитые сливки, которые принесли Марине, были плотными и жирными. Высокая аппетитная гора покрыта черными шоколадными потеками. Сверху все это засыпано мелко потертым фундуком.
– Тысяча калорий, – с удовольствием произнесла Марина. – Вредно, жирно, калорийно, но... вот оно, счастье!
Марина посмотрела на два тирамису и чизкейк.
«Так приятно, так сладко сознавать, что муж будет любить тебя любой, – подумала она. – И с пятью лишними килограммами, и беременную, и босую. Вот оно, женское счастье».
Она посмотрела на Диму. Дима улыбался.
– Так что там с ногами, – спросила Марина. – Почему «только ноги»?
– Дело в том, – ответил Дима, – что этот кто-то, наш маньяк, по своей природе деструктор. Он убивает красивых женщин.
У Марины полезли на лоб глаза.
– Да, – кивнул Дима. – Красивых. Причем не всех, а тех, кто был на семинаре. Я пока не понимаю, почему именно этих. Где он видел девушек, которые были на семинаре? Когда они заходили? Когда они выходили? Но решил убить их всех, причем первой – самую красивую, как на конкурсе. Я бы лично на первое место поставил Ульяну. Но вполне понимаю, почему он, убийца, выбрал Киру. Большие глаза, лицо феи, пышные волосы, легкая, почти невесомая фигура. Она... сказочная. Ульяна очень красива, известная модель, но все же земная девушка. Следующей должна быть Лиза – красивая, крупная, яркая и сочная брюнетка. Но это также может быть Ира. Рыжая, длинноволосая, с веснушками. Тоже красивая. Возможно, он пока не определился с очередностью.
– Вероника в его понимании некрасива, – кивнула Марина.
– В моем тоже, – сказал Дима. – Хотя для верности я бы ее умыл и взглянул, что получится. А у Евгении красивые ноги. Все остальное... никакое. Обычное. К ней даже не подходит слово «красота». Тем не менее ноги определенно красивые – длинные, сильные, изящные.
– Я не в счет, – продолжила Марина. – Да?
– Да, определенно. Ты беременная. Ты сейчас не женщина. Ты сосуд. Контейнер.
– Спасибо.
– А что, так и есть.
Он наклонился вперед.
– Но для меня, конечно, ты самая лучшая.
– В данном случае это не комплимент.
Марина задумалась.
– Филипп Цукерман красив? – спросила она.
Дима кивнул и поднял вверх палец.
