Филипп Цукерман сидел на стуле напротив Валерианова, откинув с высокого лба длинную челку.
– Я прилетел из Лондона, как только смог. Поменял билеты, – сказал он. – Должен был завтра прилететь. Но в сложившейся ситуации решил, что нужно решать вопрос оперативно.
У него были красивые, ухоженные ногти. Марина присмотрелась. Кажется, он красил волосы. Она подумала о том, что сумку Ульяны, в отличие от сумки Киры, так и не нашли. И даже неизвестно, была ли она у нее, эта сумка, потому что ни кассир, ни охранник, опознавшие Ульяну, ничего не вспомнили. Камера видеонаблюдения, зафиксировавшая Ульяну, имела недостаточно высокое разрешение, чтобы было видно, держит ли она что-нибудь в руке.
– Да, я хочу обсудить, – произнес Филипп и заерзал на стуле. – Убийство Киры потрясло меня. Я хотел бы знать, кто это сделал.
Он с удовольствием рассматривал гладкую и слегка загорелую кожу на своих руках.
– У вас были сексуальные отношения с лучшей подругой вашей жены, – начал Валерианов, – вы это подтверждаете?
– Да, но это не преступление.
Филипп нацепил обезоруживающую улыбку и развел руками, демонстрируя ладони. Он когда-то читал, что если показывать ладони, то люди доверяют тебе больше. Марина, сидевшая на невысоком диванчике сбоку от Цукермана, подняла брови. Дима набирал на телефоне сообщение. Казалось, его мало интересовало происходящее.
– Ваша жена узнала о предательстве. Для нее это было большим ударом, – заметил Валерианов.
Филипп пожал плечами.
– Вы не допускаете мысли, что ваша супруга могла убить вашу любовницу?
Цукерман нахмурился, потом заулыбался.
– Поймите, – ответил он, – это рядовая ситуация, все мужья изменяют, множество жен об этом узнают, но если бы все при этом убивали...
– Вы поддерживали отношения с Кирой после того, как ваша жена узнала об измене?
Повисла пауза. Филипп заерзал.
– Да, – произнес он. – Я вынужден ответить на ваш вопрос утвердительно. Поддерживал.
– И вы опять думали, что Дарья Ростиславовна ни о чем не узнает, правильно?
Цукерман молчал.
– Где вы находились в пятницу с восьми до десяти вечера? – спросил Валерианов.
– Кормил обезьян, – сказал Цукерман. – Бананами. В зоопарке. С девушкой. Не с Кирой. Не с Дашей.
– В восемь вечера?
– Зоопарк закрывается в девять.
– И что за девушка?
– Коллега по работе.
«Очаровательно, просто прекрасно», – подумала Марина, ощущая брезгливость и отвращение.
– Она подтвердит, – быстро сказал Цукерман.
Марина смотрела на греческий профиль Филиппа и думала, что он определенно красив. Такой склизкой, женственной красотой, которая ей никогда не нравилась.
– Вы знали, что Кира носит с собой вашу фотографию? – продолжал спрашивать Валерианов.
– Ну мало ли кто носит с собой мою фотографию, – улыбнулся Цукерман, снова раскрывая ладони.
– Убийца разорвал ваше фото, – сказал Валерианов.
Улыбка погасла.
– Я знаю, – произнес Филипп, – мне Даша сказала. Я бы и сам хотел знать, почему он это сделал.
– А кто мог ее убить? Вы ведь ее неплохо знали. Знали, наверное, что у нее был другой источник дохода. Помимо зарплаты.
– Тайские таблетки-то? Знаю, да, – кивнул Филипп. – У нее был где-то список должников. Кое-кто ей должен был крупные суммы.
Марина наклонилась к уху Димы.
– А может, все они – должницы Киры? Может, Кира и Ульяна вдвоем продавали таблетки? Вероника таки отдала долги, Евгения хотела, чтобы у нее похудели ноги, и у нее это получилось, а Лиза... Лиза ела эти таблетки с амфетамином, и у нее появлялось вдохновение? Может, вся причина таки в таблетках?
Дима посмотрел на нее и улыбнулся.
– Думаю, дело в другом, – ответил он, – помнишь, Валерианов сказал нам, что в желтой прессе была информация о том, что Лиза попала в больницу с резаными ранами на груди. Ходили слухи, что это сделал ее бойфренд, но сама Лиза в милицию не обращалась. Так вот, я только что выяснил имя врача, который лечил Лизу. Мы к нему поедем и поговорим.
– Думаешь, эти события как-то связаны?
– Тут тоже есть что-то такое... беспощадное и бессмысленное. Зачем было уродовать девушку? И почему Лиза ничего никому не рассказала?
Филипп Цукерман тем временем объяснял Валерианову, почему он продолжал встречаться с Кирой, выставляя себя благодетелем, спасающем девушку от одиночества.
– От них не убудет, – говорил Филипп, – меня поражает эта мелочная женская ревность. Все себе! Все себе одной. А ведь надо делиться. Я могу сделать счастливыми многих женщин. Ну и себя заодно.
Марине он с каждым мгновением казался все более и более противным.
Анастасии было страшно. Почему-то поначалу, когда Марина с мужем, майором и охраной пришли сказать ей о смерти Киры, ей страшно не было. Потом, когда пришла эсэмэска, что ее очередь последняя, началась тревога. И вот сейчас, после известия о смерти Ульяны, паника накрыла ее с головой. Анастасии нравилось, как она живет. В один момент, в одну-единственную секунду она поняла, как прекрасна жизнь, как хорошо она устроилась, как много нужно еще сделать – пристроить оставшиеся деньги, удачно их вложив, снова выйти замуж, родить ребенка, потому что в жизни нет и не может быть иного смысла, чем растить детей.
У нее были обширные планы. Деньги, муж, дети, умение держать дистанцию в отношениях с людьми и говорить «нет» – все это надо было сделать. И вдруг кто-то отберет у нее жизнь и она ничего не успеет.
Анастасия сидела на дерматиновом диванчике в торговом центре с новыми кроссовками, и ее трясло. Какое-то шестое чувство подсказывало, что смерть рядом. Вот она идет по торговому центру, звякая косой. У нее нет глаз, но она все видит. И у нее есть список. Имя Анастасии там тоже есть, оно последнее...
К Анастасии по торговому центру шел человек и улыбался. Человек этот был ей знаком.
– Привет, – сказал человек.
Во рту в Анастасии все пересохло. Она едва нашла в себе силы кивнуть.
– Шопинг? – подмигнул человек. – Что-нибудь купила?
Анастасия приоткрыла пакет и показала край кроссовок.
– Пойдем со мной, – сказал человек.
Анастасии послышался мертвенный свист косы. Пахнуло чем-то зловещим, похожим на запах свежей могильной земли.
– Сейчас не моя очередь, – сказала она, с трудом шевеля губами. – Я последняя.
Никогда она не испытывала такого глубокого, страшного, всепоглощающего ужаса. Смерть рассмеялась, показав красивые белые зубы.
– Хорошая шутка. Ладно, еще увидимся.
