Не согласилась бы она и на то, чтобы Надеждин муж Сан Саныч
в субботу отвезет ее в ателье на машине. Он, де, много работает, говорила она,
и в выходные дни должен отдыхать, а не развозить старух по их делам. Надежда не
могла не согласиться с такой постановкой вопроса, а тетка тут же добавила, что
если Надежда занята, то она сама все сделает, то есть пользовалась самым
обычным шантажом. В общем. Надежда все откладывала поход за чертовыми
ботинками, но наконец сдалась. И вот сейчас она шла между домами к тому самому
ортопедическому ателье.
Ботинки выдали по квитанции сразу же, но они оказались
ужасно громоздкими. Надежда с сомнением покачала головой, думая, что тетке они
не понравятся. Теперь вплотную встал вопрос о наличии третьей руки, поскольку в
одной руке никак не удержать было кейс и коробку с ботинками. Еще у Надежды
была своя собственная сумка, довольно объемистая. Вешать ее на плечо — нашли
дурочку, этак запросто упрут. Не далее как вчера видела она на улице, как
какой-то паршивец на роликах сдернул у девчонки с плеча сумочку, на ходу
распотрошил, вытащил кошелек и мобильный телефон, а сумку бросил через двадцать
метров в лужу. Так что, выйдя из ателье, Надежда тотчас же купила в ларьке
белый непрозрачный пакет с надписью «Севзапмолоко». Пакет привлек ее своими
размерами, туда запросто можно было упихать средних размеров слона. Вошел туда
и кейс, и коробка с ботинками. Надежда приободрилась и зашагала к нужному дому
на улице Фиолетова пешком, потому что автобусов не было, а на маршрутках она
сегодня наездилась на всю оставшуюся жизнь.
* * *
Дом номер семнадцать по улице Фиолетова оказался самым
обычным, сталинским. Когда-то считался он неплохим, но сейчас, судя по
облупившейся штукатурке и едва не отваливающимся балконам, был не на хорошем
счету. Дом был угловой, фасадом он выходил на улицу Фиолетова, а торцом — в
переулок. Был у дома двор, отгороженный от улицы чугунной решеткой.
Ворота однако были распахнуты настежь, и судя по насквозь
проржавевшим петлям, очень давно не запирались.
Надежда Николаевна оглядела двор.
Двор как двор, посредине — чахлый скверик, кусты, еще не
подающие признаков жизни, деревянная горка, детская песочница, полная мусора,
окурков, мятых банок из-под пива. Обычные весенние радости. Возле подъездов
припарковано несколько машин. Одна — темно-зеленая, с тонированными стеклами
стоит наособицу.
Поблизости — скамейка, на ней жмутся старухи.
Холодно, но общаться хочется, вот и не расходятся по домам.
Надежда ничего спрашивать не стала, проскользнула мимо них
тихонько и самостоятельно прочитала номера квартир на табличке возле подъезда.
Ей повезло, нужная квартира попалась сразу, да еще и шла
первым номером — то есть располагалась на первом этаже, так что не придется
взбираться по лестнице. Можно считать, повезло.
Однако на этом везение закончилось.
Надежда вошла в подъезд, но не успела пройти короткий
лестничный марш, который вел к площадке первого этажа, как дверь ближней
квартиры резко распахнулась, и из нее выскочила молодая женщина. Женщина была
какая-то встрепанная, вид был такой, будто за ней кто-то гонится. Скромное
драповое пальто распахнуто, но не оттого, что женщине жарко, а просто не успела
застегнуться. Шелковый платочек зацепился за пуговицу и летел сзади. Женщина
прижимала к груди сумочку, как будто в ней было самое ценное, что у нее есть, и
глядела перед собой расширенными глазами.
Надежда прочитала на двери номер квартиры — тот самый,
шестой, который ей был нужен, — и бросилась навстречу взволнованной
незнакомке.
— Вы отсюда? — задала она глупый вопрос.
Женщина посмотрела на Надежду диким взглядом и неуверенно
кивнула — как будто сама не знала, отсюда ли она. Опасливо покосившись на
Надежду, отвернулась и торопливо закрыла дверь квартиры.
— Конотоп, — вполголоса проговорила Надежда,
понимая, что выглядит полной идиоткой.
— Что? — переспросила незнакомка, еще больше
округлив свои безумные глаза, и попыталась пройти мимо Надежды.
— Конотоп, — повторила Надежда, упорствуя в своем
идиотизме и стараясь в то же время сохранить уверенный и независимый вид. При
этом она невольно преграждала молодой женщине дорогу к выходу. Та смотрела
отстраненно, как будто не слышала, а если слышала, то не понимала.
— Вы Катя? — задала, наконец, Надежда вполне
естественный вопрос.
Женщина помотала головой, протиснулась мимо нее и припустила
вниз.
— А Катя дома? — крикнула. Надежда вслед, но не
получила ответа.
Дверь подъезда с грохотом захлопнулась.
Надежда Николаевна пожала плечами, повернулась к двери и
нажала на кнопку звонка. Трель громко раскатилась за дверью, но никакого
ответного движения не произошло. Надежда позвонила еще несколько раз — резко,
требовательно — и снова никакого результата.
— Черт знает что! — сказала Надежда и поглядела на
дверь, рассчитывая на ответную реакцию.
Но дверь держалась индифферентно, то есть делала вид, что
она уж точно тут ни при чем.
Надежда задумалась. Имеет ли смысл расспросить старушек на
скамеечке на предмет местонахождения неизвестной Кати? По всему выходило, что
не имеет, поскольку старухи чрезвычайно любопытны, привяжутся с расспросами, и
Надежда, сама того не желая может разболтать им лишнее. Что-то подсказывало ей,
что раненый мужчина, пославший ее отнести чемодан Кате, был бы не слишком
доволен, если об этом узнали посторонние люди.
Надежда тяжело вздохнула и направилась к выходу. В конце
концов, она сделала все, что могла, для этого странного человека из маршрутки,
и не ее вина, что никого не оказалось дома.
Спускаясь по ступенькам, она увидела на полу какую-то
маленькую книжечку. Нагнулась, подняла. В ее руке было удостоверение в голубой
дерматиновой корочке, точнее, пропуск. Раскрыв его. Надежда увидела фотографию,
несомненно той самой женщины, с которой только что столкнулась в дверях. Только
на этой фотографии незнакомка была еще моложе, и у нее было совсем другое
выражение лица — выражение радостного ожидания и предчувствия чего-то хорошего
и удивительного. Казалось, что эта девушка верит, что сейчас вылетит та самая
птичка, которую обещают детям старые фотографы.
А сейчас, точнее, минуту назад, девушка явно ничего хорошего
от жизни не ждала. Надежда отчетливо поняла, что на лице ее был страх. Дикий,
безумный страх.., именно страх так округлил глаза незнакомки. Впрочем, уже не
совсем незнакомки — Надежда Николаевна прочла в пропуске, что девушку зовут
Верой Алексеевной Зайцевой, и она является сотрудницей музея И. И. Панаева. Кто
такой Панаев, Надежда помнила весьма смутно — кажется, был такой русский
писатель, друг и соратник Некрасова, у которого Некрасов по дружбе увел жену.
Надежда Николаевна поэта Некрасова не любила. Вот не лежала
у нее душа к его стихам, не нравились они ей. Все эти причитания по поводу
русской долюшки женской и про крестьян, которые пошли, солнцем палимы, казались
ей фальшивыми, а сами стихи совершенно неинтересными.
