– Вам понравится у нас работать, – сказала голубоглазая секретарша, не смотря Лизе в глаза.
Девушке показалось, что при этом она подавила тяжелый вздох.
– Опять же вокруг природа и свежий воздух, – поддакнула фурия.
В этот момент дверь кабинета, обитая такой же пупырчатой кожей, как и в приемной, распахнулась и в проеме появилась невысокая лысая фигура.
– Новенькая? – проскрипел старческий голос, задыхаясь, как после бега или быстрой ходьбы. – Это очень хорошо! Сонечка, приготовьте нам, пожалуйста, чай и бутерброды. Очаровательная леди, наверное, устала с дороги.
– Спасибо, – кивнула Лиза, ощупывая кольцо.
«Ага, – подумала девушка, глядя на профессора, – уладил вопросы с карцером и прибежал знакомиться с новенькой жертвой? Во всяком случае, теперь я точно знаю, что из кабинета директора как минимум два выхода».
– Проходите, – кивнул Валентин Эмильевич, распахивая дверь пошире. При этом он отодвинулся от Лизы подальше и проигнорировал протянутую для рукопожатия руку. Секретарша хлопотала по хозяйству, демонстрируя идеальные ноги в мини-юбке. Минина почувствовала, что кольцо вокруг ее шеи сжимается – она была в логове врагов одна, а их было много.
Внутренне приказав себе расслабиться и нащупав в кармане ампулу с ядом, приготовленную на случай, если профессор избежит рукопожатия, Елизавета шагнула на порог кабинета Утюгова, пол в котором был покрыт ковром. И сразу же наткнулась взглядом на портрет, висевший над рабочим столом профессора. Изображенный на нем молодой мужчина был весьма привлекателен: у него было широкое обветренное лицо, твердая линия губ и острый, прямо-таки рентгеновский взгляд.
Лиза остановилась, словно от удара током. Она узнала эти глаза! Несколькими часами ранее этот человек, ставший лесным чудовищем, оставил на ее запястье следы зубов.
– Это наш бывший директор, Степан Комиссаров, – радушно улыбнулся директор, оскалив крупные желтые зубы. – Замечательный ученый и прекрасный человек. К сожалению, он скончался прямо на рабочем месте.
Лиза кивнула, натянула рукав пониже и села в предложенное ей кресло. Профессор, изобразив на лице радушную мину, сел напротив и подвинул Лизе чай и бутерброды. Дверь за спиной Мининой бесшумно захлопнулась. Валентин Эмильевич продолжал улыбаться. Девушка ни секунды не сомневалась в том, что как только она что-то съест или выпьет, все добродушие Валентина Эмильевича как рукой снимет.
«Интересно, какую участь он мне уготовил?» – подумала Минина, с любопытством глядя на ароматный напиток.
– А вы разве не будете? – удивленно спросила Лиза, как можно шире распахивая наивные глаза. – На Востоке, знаете ли, это не принято.
У нее еще был шанс подсыпать яд ему в чашку. Елизавета была большим специалистом в этом виде убийства.
– Я не хочу чаю, – сказал профессор, изучающее глядя на Минину через стол. – У нас в НИИ, знаете ли, обед уже закончился.
Он никуда не спешил. Рано или поздно жертва, запертая в кабинете, выпила бы чай – у профессора был в запасе сто и один метод добиться этого. Резким движением Елизавета встала. Чашка, блюдце, бутерброды, ложечка и сахарница полетели на пол, покрытый толстым красным ковром. Профессор еще машинально следил за их падением, когда Елизавета выхватила из-за пояса пистолет с глушителем, ранее скрытый свободной курткой. Послышались два тихих хлопка. Оба выстрела попали Валентину Эмильевичу в грудную клетку, как раз в то место, где обычно расположено сердце. Спустя мгновение Елизавета дважды повернула ключ в двери, ведущей в приемную. Затем Минина распахнула вторую дверь, слева от стола, за который со стуком завалилось тело Утюгова, и выбежала в коридор.
«У меня есть еще минимум полчаса, – прикинула девушка, – раньше они его не хватятся. Надеюсь, те две девушки в карцере смогут продержаться некоторое время. Я думаю, что смерть директора изменит расстановку сил и их выпустят из заточения».
Коридор был совершенно пуст – запрет уродам покидать свою зону был Елизавете очень на руку. Оглядевшись и сориентировавшись в пространстве, Минина изо всех сил побежала вперед. Ей нужно было срочно добраться до своего автомобиля.
Лифт, негромко звеня, отсчитывал этажи вниз. Ильина, касавшаяся головой потолка лифта, уже не плакала, а тихонько всхлипывала, прижимая к груди худую длинную руку. Ева мрачно смотрела на тюремщиков, прикидывая, сколько времени потребуется Рязанцеву, чтобы добраться до НИИ. Получалось, что не менее двух с половиной часов. И то это была идеальная цифра – в реальности полковника могло задержать все, что угодно.
– Володя! Быстрее! – беззвучно прошептала Ершова, посмотрев наверх и посылая жаркие просьбы высшим силам. Она верила, что хорошая молитва вполне может изменить обстановку к лучшему.
Амбалы стояли неподвижно. Впрочем, никакой расслабленности в их фигурах не замечалось, а Ершова не была вооружена.
– Ева, что нам делать? – прошептала Лариса на ухо подруге, сгибаясь чуть ли не пополам.
– Ждать, – прошептала Ева.
– И хорошенько закупоривать уши, – добавила Ильина с отчаянием в голосе. – Мозго-еды заползают в голову именно так.
Ершова ужаснулась. Она таких подробностей не знала.
– Заткнуть уши не получится, мозгоеды больно кусаются и обладают крепкими челюстями, – продолжила Лариса, – к тому же в любом случае затыкание будет работать ровно до того момента, когда мы заснем. Я, дорогая моя, знаю о мозгоедах почти все. Я была в составе рабочей группы, которая расшифровывала ДНК муравьев и рассчитывала потенциально допустимые изменения их генома.
– Так это муравьи? – воскликнула Ершова.
– Очень крупные муравьи, – прошептала Лариса.
Ева вздрогнула.
– Значит, будем спать по очереди, – сказала она, – ты спишь, я их отгоняю, и наоборот.
Девушки покосились на тюремщиков.
– Я не думаю, что нас посадят в одну камеру, – покачала головой Ильина и снова заплакала.
– Все равно, сдаваться нельзя, – сказала Ева. – Сдаваться нельзя до последнего. Помнишь песенку: «Аnd we will keep fighting to the end»? Это значит – «мы будем сражаться до конца».
– Группа «Квин»?
– Ага.
– Их солист, Фредди Меркьюри, умер в конце концов, – вздохнула Ильина. – Может, он и сражался, но ему это не помогло. На всякий случай запомни, что мозгоедов лучше вообще не трогать руками. Обоняние у них почти нулевое, но стоит к этой дряни прикоснуться, как он чует близость пищи и атакует с утроенной силой. Лучше всего найти какой-нибудь камень или оторвать ножку от стула и бить их, гадов! Но я думаю, что именно по этой причине в карцере ничего нет – ни камней, ни мебели, ни посуды. Ничего, что могло бы служить оружием.
– Туфли?
– Муравья туфлей не убить – у него есть твердый панцирь. Лучше всего лопатой. Но лопату нам никто не даст… К тому же в камере темно. Это сделано специально, чтобы жертва не могла увидеть муравья на расстоянии и принять меры.
