– Нет, – покачала головой Марина Яковлевна, радуясь, что внимание директора сместилось с нее на другие объекты.
Профессор нахмурился и встал. Стоявшая за дверью пара охранников, оставшихся после ухода двух амбалов, вытянулась, как на параде.
В этот момент на столе зазвонил телефон. Это была секретарша.
– Валентин Эмильевич, – раздался в трубке визг Сонечки, – они мертвы! Их тела видел Виктор Коршунов! Он у вас в приемной!
Директор медленно опустил трубку.
– Мои охранники мертвы, – сказал он инспекторше. Его злобное старческое лицо покрылось голубоватой бледностью.
Третий глаз Марины Яковлевны, всегда откровенно выражавший эмоции своей хозяйки, злорадно подмигнул.
Лариса копала, старательно засовывая пряжку между кирпичами. Тяжелый прямоугольный камень потихоньку начинал двигаться. Мозго-едов все прибывало. Они бегали по рукам Лары, щекотали ее кожу своими лапками, а иногда сжимали твердые челюсти, прокусывая руки девушки до крови.
– Противные твари, – вздыхала Ильина, продолжая упорно выковыривать известку. Кирпич шатался все сильнее. Лариса приложила к стене ухо. Вода продолжала шуметь.
«Если мне удастся пустить воду в камеру, то есть шансы, что она затопит все подземные этажи, – мстительно подумала девушка, – да, мы с Евой погибнем, но это из серии „последней гранаты“. Тем более если мозгоеды повредили голову Ершовой, то лучше бы ей утонуть, чем потом так жить, ментальным уродом. Все равно уже ничего не исправишь, мозг не вырастет вновь».
Она принялась рыть с утроенной энергией. Муравьи продолжали кусать ее руки. Один особо наглый мозгоед пробежал по спине Ларисы, добежал до шеи, но выше не полез.
«Волосы высыхают, – подумала девушка, – и запах выветривается».
Было очень важно завершить работу до того, как запах пепси, ментола и табака станет насколько слабым, что уже не сможет сдерживать насекомых.
Руки с тонкими пальцами, поцарапанными о камни, искусанные мозгоедами, болели все сильнее.
– Ничего, я потерплю, – прошептала Лариса.
Она вспомнила о Маргарите Утюговой, добровольно позволившей лишить себя всего самого главного в жизни, и улыбнулась.
– Прямо-таки история о проданном смехе, – пробормотала она. – Неужели Рита не раскаивается? Или уже ничего не возможно исправить? Или она не хочет ничего исправлять?
Стальная пряжка от ремня звякнула по камню. Кирпич поддался.
– Ура! – пробормотала Лара, вытаскивая его.
В стене появилась приличная дыра. Ильина взвесила тяжелый глиняный прямоугольник в руке.
– Так вам, так, так! – крикнула она, несколько раз сильно ударив кирпичом по кишевшим на полу насекомым. Те кинулись было врассыпную, но тут же сбежались в кучу. Отдышавшись, Лара продолжила работу. Второй кирпич зашатался. Шум воды стал громче.
– Это не Ева, – сказал Овчинников, закуривая.
Полковник тоже достал сигареты. В тиши леса двигатель «Крузера» негромко урчал. Яркий свет освещал деревья.
– Почему ты думаешь, что это не она? – спросил Рязанцев после паузы.
– Это был самец. Я рассмотрел, – уверенно ответил Богдан.
Владимир Евгеньевич перевел дух и выбросил сигарету в грязь, разлившуюся под ногами сплошным черным ковром. Окурок с шипением потух. Рязанцев вытащил из пачки еще одну сигарету.
– Спасибо, – сказал полковник, щелкнув зажигалкой. – Ты меня успокоил.
– Это не Ева, но определенно кто-то из нашего НИИ, – добавил Богдан. – Если он придет в следующий раз, я не буду стрелять, а попытаюсь наладить контакт.
– Нам нужен такой союзник, – добавил полковник.
Они молча стояли и курили, глядя на черные мокрые заросли.
– Мы не доедем, – наконец сказал Владимир Евгеньевич. – У нас не хватит бензина.
– Я знаю, – спокойно ответил Овчинников.
– И тогда нам придется идти пешком.
– Натурально, – вздохнул Богдан.
– А с псом это будет куда веселее. Если он, конечно, не приведет нас в свое логово и не скормит волчатам.
Овчинников рассмеялся.
– Мы невкусные, – сказал он. – Воняем табаком.
– Наоборот. «Цыплят табака» любишь?
Над грязной разбитой дорогой раздался дружный хохот. В этот момент кусты раздвинулись, и на поляну вышел огромный зверь. Смех стих.
– Привет, – сказал полковник, обращаясь к псу. – Мы как раз твою персону обсуждаем.
– Здравствуйте, – вежливо добавил Овчинников.
Чудовище коротко гавкнуло, а потом подошло к полковнику и с наслаждением потянуло носом, вдыхая сигаретный дым. Комиссаров не курил уже сто лет.
– Дайте валерьянки! – прохрипел Коршунов, падая на диван в приемной Утюгова.
Рука, поцарапанная о зубы крысы, болела. В жабрах кололо от быстрого бега.
– Они и правда мертвы? – прошептала секретарша Сонечка, хлопая огромными глазами, обрамленными такими длинными ресницами, что они казались искусственными.
– Совершенно точно, – кивнул заместитель директора, глядя на ее прекрасное лицо. – В пищеблоке два трупа. Я еле-еле спасся.
Бухгалтерша тоненько завыла, прикрыв рот рукой. Ее полное рыхлое лицо задрожало.
– Меня больше всего смущает, что погибшие были вооружены, – сказал Коршунов. – Рядом с телами лежали пистолеты. Но им это не помогло. Грызуны все равно оказались сильнее.
– Откуда они вообще взялись, эти крысы? – недоуменно спросила Сонечка.
– А почему ты такая красивая? Не от природы же? – грубовато пошутил Коршунов. – Или почему у меня выросли жабры, а у Зинаиды Валериевны выпали все зубы? Оттуда же и крысы.
Бухгалтерша перестала выть и с неодобрением посмотрела на заместителя директора.
– Никогда бы не подумала, что о моих зубах всем известно, – пробормотала Дрыгайло.
– Да тут у нас все обо всех известно, – грустно сказал Виктор.
Он встал, налил себе стакан воды, выпил, а затем снял пиджак, рубашку и майку и намочил себе жабры. Немного подумав, он вылил два стакана жидкости на майку и натянул мокрую одежду на голое тело. Зинаида Валериевна смотрела на «стриптиз» Коршунова с явным неодобрением.
– Тут все про всех известно, – продолжил Виктор, – и это печально. Но еще печальнее то, что препараты, которые могли бы осчастливить половину человечества, привели к тому, что в нашем НИИ наступило жуткое моральное разложение. Мы сидим на золоте, но вместо счастья у нас в сердцах страх, зависть и ненависть. Честно говоря, это никуда не годится!
– Поднимаешь бунт на корабле? – пробормотала Сонечка.
– Нет, – покачал головой Коршунов. – Кстати, я помню тебя, Софья, и в твоем… э-э-э… естественном виде. Торчавшие кривые зубы были просто очаровательны…
