— Себастьяну ничего не стоит заявить, что он твой старый друг и что ты, мол, попросила его привезти тебе какие-нибудь вещи, — совершенно справедливо возразил Сэм. Он умолк, словно обдумывая что-то.
— Что еще? — осторожно спросила я.
— Один из взломщиков с помощью краски-спрея нанес на стену над твоей кроватью граффити — «Сгори в аду, темнокожий суккуб».
Я разразилась целой тирадой ругательств, а потом добавила:
— Неужели это не поможет копам понять, что КАКА мне не друзья?
— Это все пустяки по сравнению с тем, что члены КАКА обычно творят внутри страны и за ее пределами. Взять, например, их активное участие в разорении государства, вымогательство и взяточничество… Возможно, они думали, что у тебя есть адрес Освальда или информация о его семье.
Созданное теплым кукурузным хлебом счастье куда-то улетучилось.
— Значит, Себастьян и его неофашистская милиция могут беспрепятственно грабить мою квартиру?
— Юная леди, в самом деле, вы так сгущаете краски! — прокомментировала Эдна, мельком взглянув на меня.
— Хорошо, Эдна, а как бы вы это описали?
— Мне-то зачем такое описывать? Не я же строю из себя писательницу!
По непонятной мне причине Сэм и Уинни посчитали эту реплику смешной.
Я безумно злилась на Себастьяна и раздражалась из-за того, что вампиры, судя по всему, не считали кражу таким уж страшным событием, поэтому я решила встряхнуться и отправилась на прогулку.
Собаки трусили рядом со мной, а я старалась серьезно обдумать сложившуюся ситуацию. У меня мурашки бежали по всему телу от мысли о том, что Себастьян роется в моих вещах, лапает мое нижнее белье, читает мои письма, глумится над моим скромным скарбом. Несомненно, он посчитает меня полной идиоткой из-за того, что я храню напоминания о тех временах, когда мы были вдвоем.
Солнце светило над великолепными холмами, окружавшими долину. Я заметила белого журавля, стоявшего на берегу ручья, как раз там, где начинался маленький прудик. Отчаянно лая, собаки рванули вперед, и птица, грациозно взлетев, исчезла из виду.
— Фу! Нельзя! Нельзя!
От внезапного окрика я вздрогнула и тут же увидела Освальда, сидевшего на валуне. Он встал и пояснил:
— Собаки знают, что им нельзя допекать цапель.
— А я подумала, что это журавль, — нервно ответила я.
— Журавли крупнее, — объяснил он. — А это белая цапля. Им нравится ловить здесь рыбу.
— Ой, а я и не знала, что они так далеко улетают от моря.
— Да, улетают. — Освальд немного помолчал, а потом тихо спросил: — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Судя по всему, теперь мой организм обладает способностью мгновенного заживления любых ран. — Слова еще не слетели у меня с губ, а я вдруг поняла, что звучит это и вправду поразительно.
— Я только что видел Уинни: она ехала на работу. От нее я это и узнал.
— Тебе такое не кажется странным?
— Ты удивительная девушка.
Его ясный взгляд действовал на нервы, поэтому я заявила:
— Ладно, пойду-ка я назад.
Я думала, что Освальд останется там, где был, но он принялся вышагивать рядом со мной. Я смотрела строго вперед. Освальд то и дело наклонялся, чтобы приласкать собак или бросить им палку.
Когда он заговорил, голос его показался мне очень громким:
— Ты выглядишь гораздо лучше.
Напоминая себе, что поведение должно быть нейтральным, я ответила:
— Я себя и впрямь лучше чувствую.
— При сильном жаре у людей часто бывают видения.
— У меня не было никаких видений, — с опаской проговорила я, мучаясь сомнениями: вдруг во сне я что-то сказала об Освальде, а Уинни услышала?
— Не было?
— Я ничего такого не помню. И по гроб жизни буду благодарна Уинни за то, что она позаботилась обо мне, провела со мной целую ночь и сделала все, чтобы я выкарабкалась.
Освальд улыбнулся своей кособокой улыбкой.
— Уинни заботилась о тебе?
— Да, все время. Она очень предана своему делу, — многозначительно добавила я, стараясь напомнить Освальду о качестве, которое он особенно любил в своей невесте.
Несколько минут между нами царило неловкое молчание, потом Освальд спросил:
— Ты любишь птиц?
Ну и вопросики у него!
— Я высоко ценю их роль в экосистеме, — ответила я. — Журавли и белые цапли очень даже красивые. Мне, конечно же, нравятся воробушки и малиновки. Сомневаюсь насчет тех, кто питается падалью. А вот колибри — прелесть.
— А что ты думаешь о курицах?
— Очень вкусные, если пожарить.
— Не в виде еды. Как ты относишься к курицам как к животным?
— Я еще не сформировала какого-либо отношения к курице.
— Рад слышать, что у тебя нет предубеждения против них, — сказал Освальд и взглянул на меня. В его глазах плясали смешинки.
— Я хотела бы услышать какой-нибудь разумный аргумент за или против породы куриных, — продолжала занудствовать я.
Освальд расхохотался. Я почувствовала, что мы перешли на безопасные темы, и облегченно засмеялась тоже.
— Последнее время многие девушки считают слово «курица» оскорблением.
— Увы, это издержки городской жизни.
Освальд поднял из травы старый теннисный мячик и легким движением запустил его вдаль.
Стремясь обнаружить еще какую-нибудь нейтральную тему, я рискнула задать такой вопрос:
— Освальд, а как поживают твои занятия по ветеринарии?
Оборот, который приняла наша беседа, пришелся ему по вкусу, и он широко улыбнулся:
— Думаю поступить на учебу в следующем году.
— Что ж, удачи. Ты соответствуешь всем требованиям?
— Вроде бы да, — беспечно ответил он. — Может, напишешь для меня рекомендательное письмо? Буду тебе очень благодарен.
— Уверена, что ты отыщешь кого-нибудь более авторитетного для написания рекомендательного письма, — возразила я. — Однако я всегда могу подтвердить, что тебе близко все животное.
— Отлично. Подтверди, что я обладаю природным чутьем на инстинкты животных и понимаю, что чувствуют звери, даже если порой они неспособны выразить свои желания. — Уголки его красивых губ поплыли вверх.
В моей голове зародились нехорошие мысли, и мне вдруг захотелось перейти на более безобидную тему.
— Освальд, ты обещал мне помочь всем, чем можешь.
— М-м-м, — пробормотал он в ответ. И это было очень настороженное «м-м-м».
— Моя подруга организует девичник. Это будет в городе. — Я назвала ему время и дату и потребовала: — Ты дашь мне свою машину.
