Иэн вел машину уверенно, словно был прекрасно знаком со здешними местами.
— Что мне нравится в деревне — так это, что люди могут побыть в уединении. И делать все, что хотят.
— Ты уже говорил что-то об уединении, но ведь все равно любишь общество, — заметила я.
— Все хорошо в меру, юная леди. — Он улыбнулся мне. — Ты сегодня великолепно выглядишь.
— Лохматая, — сказала я.
Он рассмеялся, и я тут же расслабилась.
Стены стоявшего на отшибе старого дома были выкрашены в темный красновато-фиолетовый цвет. Теперь, когда я знала, как выглядит пюсовый, он мерещился мне повсюду. Здание казалось неосвещенным, и только над крыльцом горела лампочка.
— Похоже, никого нет дома. Ты уверен, что мы приехали по адресу? — засомневалась я и тут же увидела несколько рядов машин, припаркованных возле уединенного строения.
— Уверен.
Когда я вылезла из машины, до моего слуха донеслось приглушенное уханье музыки, гремевшей в доме. Иэн постучал во входную дверь, и из-за нее выглянула какая-то белолицая шкильда. Он протянул девушке карточку; та взглянула на нее и проговорила:
— Добро пожаловать, Братья Вампыры!
Готова поспорить, она произнесла это именно так — с «ы» вместо «и», видимо, чтобы слово звучало еще страшнее.
Нельзя сказать, что горевшие в гостиной свечи делали зал светлее. Помещение было заполнено другими белолицыми, сильно накрашенными существами в любопытных кожаных и атласных костюмах черного цвета. Я никогда не понимала американских готских приколов — вся эта идеализация смерти, мрачная поэзия и прочее. Это потому, что мексиканцы сами по себе буйные готы. Они ставят жертвенники мертвым, отмечают Dias De Los Muertos'
[81]
, радостно мечтают о своих похоронах, и вообще — у них черные волосы.
Иэн сильно выделялся в своем светлом костюме и белоснежной рубашке, но, казалось, это его ничуть не беспокоило.
— Как изящно! — одобрил он, увидев стоявший у стены стол, над которым висел перевернутый крест.
Стол покрывала черная скатерть; на нем лежали нож, пластмассовый череп, чаша, колокольчик и были расставлены черные свечи.
— Просто здорово, — высказалась Корнелия.
— Ты действительно так считаешь? — удивился Сэм. — Зачем мы сюда пришли?
— Из-за местного колорита, — пояснил Иэн. — Тише, они начинают!
В помещении стало тихо — все обратили взоры к алтарю. Заиграла какая-то жуткая музыка из наследия Джона Кейджа'
[82]
, и я сразу заскучала по Мерседес — она в своем клубе отчитала бы любого, кому бы пришло в голову поставить такое. В дверях, находившихся на противоположной стороне зала, возникла женщина в черном топе из блестящего винила, коротких шортах, черных колготках в сеточку и сапогах на платформе. На шее у нее висела цепь, на которой болталась огромная серебряная пентаграмма. Женщина явно старалась скрыть свой возраст при помощи косметики и мощных искусственных грудей. Неудивительно, что на нее все пялились.
Вращаясь и позвякивая колокольчиком, она начала исполнять ритуальное ча-ча-ча. Потом взяла нож, направила его на перевернутый крест и произнесла нараспев:
— In nomine dei nostri Satanas Luciferi Excelsi! Именем повелителя нашего Сатаны, его величества Люцифера, я взываю к силам тьмы и власти ада!
Иэн приложил палец к губам, потому что я начала смеяться. В его глазах плясали озорные огоньки, да и Корнелия веселилась от души. А вот лицо Сэма приобрело страдальческое выражение. Он наклонился ко мне и прошептал:
— Это же абсурд!
Высокогрудая особа продолжала свою монотонную речь, изрыгая всякий вздор о закрытом сообществе ада и силах Дракулы. Я впала в прострацию. Ритуалы я не люблю, а тут еще Иэн принялся ощупывать мои ягодицы.
Вдруг вперед вышла какая-то фигура в длинном плаще с капюшоном.
— Я пью из этой чаши, — начала свою пафосную речь жрица, — пью прану, источник всей энергии и силы, чтобы насытить свой дух, и тогда все мое существо окрепнет и станет могущественным, способным внушить страх любому. Я пью твое естество, Тиффани! — С этими словами она стянула с фигуры плащ, обнажив девушку из гостиницы, тело которой оказалось белее теста. С таким цветом кожи нужно как следует подумать, прежде чем надевать белые кружевные лифчик и трусики.
Я заметила марлевую повязку на ее запястье, когда девушка взяла в руки чашу и, случайно выплеснув немного густой красной жидкости, передала ее жрице.
— Я пью твое естество, Тиффани, а ты просто сосуд моих желаний, моего могущества. Ты всего-навсего телесная оболочка и должна выполнять мои приказания — так говорят силы, которыми я здесь управляю сегодня…
— Кстати, о питье. Я бы не отказалась от какого-нибудь напитка, — сказала я, обращаясь к Иэну.
Мы вышли из гостиной и направились на кухню. Там висели чудесные занавесочки с рисунком, изображавшим скотный двор, и стояла потрясающая старая плита. На сервировочном столике красовалась огромная плошка для пунша с какой-то красной жидкостью.
Я принюхалась и учуяла фирменный напиток ада: гавайский пунш с коровьей кровью, украшенный замороженными кольцами ананаса. В холодильнике я обнаружила упаковку пива — шесть банок.
— Будешь? — предложила я Иэну.
— Спасибо. Тебе понравилась церемония?
— Если бы мне хотелось посмотреть плохую драму, я купила бы билет в театр.
— Мне нравится их наивность. Они так простодушно путают вампиров, ну то есть вампыров, — поправился он с улыбкой, — и сатанизм.
— Да, прикольно, — согласилась я. — Взывать к дьяволу, чтобы укрепить свою власть. Большинство людей, которые стремятся к власти и безнравственности, просто заканчивают бизнес-школы.
— Такая молодая и такая циничная, — пробормотал Иэн.
Я пожала плечами.
— Ты сказал, что мы едем на вечеринку, и я подумала, будто ты имеешь в виду танцы.
На кухню, волоча за собой Корнелию, вошел Сэм.
— Боже праведный! — воскликнул он. — Похоже, они и впрямь выкачивают кровь из этой бедняжки. Ни за что не поверю, что это легально.
Корнелия погладила его по руке.
— Сэм, ты слишком долго сидел в офисе. Она прекрасно выглядит. Но если тебе скучно, нам здесь сидеть необязательно.
Когда мы двинулись к выходу, Тиффани заметила Иэна, и ее тусклые глаза загорелись. Я готова была поклясться, что это она вручила Иэну приглашение.
— Иэн, — обратилась я к нему, выйдя за порог дома, — Тиффани влюблена в тебя.
